В апреле они вдвоем с Александром отметили день рождения.

В лавке старьевщика он отыскал маленькую рамку

И вставил в нее один из рисунков Шарлотты.

Ее растрогал этот подарок, незатейливый, но прекрасный.

Вот уже много лет, как никто ее не обнимал.

Шарлотта почти забыла о том, что она женщина.

Где они – те минуты, когда Альфред целовал ее, встав на колени,

Когда любимый мужчина желал ее, брал, истязал ее ласками?

Куда они канули, эти мгновения?

И отчего же ей так неприятно желание Александра?

Она отвергала порывы его возрастающей страсти,

Его ласки были почти мучительны для Шарлотты,

Она отталкивала его.

Что же с нею творилось?

Она не могла ответить,

А он думал: это моя вина, я должен уйти, исчезнуть,

Не понимая, что и Шарлотту тоже снедает желание,

Просто она инстинктивно избегает всего, что похоже на страсть.

Но вскоре это прошло, и она отдалась любви.

Наступил опьяняющий миг:

Шарлотта взяла его руку,

Большую мужскую руку, неуверенную, но сильную,

Провела ее сверху вниз,

И из ее груди вырвался стон наслаждения.

Отныне любовь поглощала их ночи и дни.

В одичавшем саду все служило расцвету их чувственных ласк —

Ароматы, деревья, полуденный зной,

Идеальная декорация для любовного забытья,

Рай для новых Адама и Евы.

Но Шарлотту что-то обеспокоило:

Ее одолели головокружения,

Не такие, как прежде, – от любовных страстей.

Она провела рукою по животу

И застыла, ошеломленная:

Значит, вот как это бывает?

Думала ли она, что такое может случиться?

Тело казалось ей самой надежной крепостью,

Единственным рубежом, сберегающим от врагов,

Но вот непреложный факт: в нем зародилась новая жизнь.

Да, она, несомненно, беременна.

Что ж, «беременность, сберегать» – это родственные слова.

Александр не помнил себя от счастья,

Как мальчишка, ходил на руках по саду.

Ах, если бы мир был так прост, как он!

Ему непонятны чувства Шарлотты.

Как ему объяснить, что можно испытывать счастье и страх

И что счастье неотделимо от страха?

Ее неотступно терзали мысли о матери.

Давно позабытые чувства снова проснулись в ней.

Не правда ли, это чудесно? – спрашивал Александр.

Шарлотта молчала. Ей было трудно

Сразу поверить в счастье,

Свыкнуться с тем, что возможна счастливая жизнь —

Жизнь с мужчиной и с их ребенком.

Не правда ли, это чудесно? – опять восклицал Александр.

Да, конечно, это чудесно.

Часами они выбирали имя для дочери:

Шарлотта была уверена в том, что родится девочка.

Нина, Эрика, Анаис…

Они оба предвосхищали жизнь своего ребенка.

Будущее обретало конкретные очертания,

Но своим первым долгом Александр считал их брак,

Он хотел, чтоб они поженились.

У меня своя шкала ценностей! – провозглашал он гордо,

Я обязан жениться на той, что ждет от меня ребенка!

Мориди и его жена были свидетелями на их свадьбе.

Это слово «свидетели» здесь имеет особый смысл:

Свидетели необходимы, чтоб подтвердить реальность события,

Оформить документально любовь этих двух безумцев,

Объявить о ней на весь свет, когда лучше всего – затаиться.

В мэрии они указали свои данные и свой адрес.

Больше того, для вступления в брак с Шарлоттой

Александр признал, что он тоже еврей,

Тогда как до этого жил во Франции по фальшивому паспорту.

Зачем они это сделали? – Наступает такой момент,

Когда невозможно уже притворяться, что ты призрак, никто.

Я долго считал, что именно брак привел их обоих к гибели;

Сопоставлял события, и все как будто сходилось.

Но мне предстояло узнать и другую версию их истории:

Этот брак никоим образом не изменил их судьбу,

Его нельзя приравнять к общественному протесту,

И вот доказательство: оба остались жить в «Эрмитаже»,

Там, где их ничего не стоило разыскать.

Ведь им не грозила опасность под итальянским протекторатом,

Им ничто не грозило, и они настолько в это поверили,

Что даже вступили в брак и указали свой адрес.

Тем не менее ситуация со дня на день могла измениться.

Некоторые пытались помочь евреям бежать.

Самую смелую инициативу проявил Анджело Донати[29].

Этот политический деятель разработал планы спасения,

Согласовал их и с Ватиканом и с послами других государств,

Зафрахтовал корабли для отправки людей в Палестину.

Генеральный консул Италии поддерживал Донати,

Полностью отменил все антиеврейские акции,

Приказал итальянским карабинерам охранять синагогу,

Дабы предупредить набеги французской полиции.

В Ницце Донати опирался на помощь кюре Мари-Бенуа.

Все это создавало надежный заслон для евреев

И укрепило иллюзии наших молодоженов.

Но в сентябре сорок третьего года Италия капитулировала,

И контроль над южной зоной страны теперь захватили немцы.

Отныне евреям придется платить за то, что они существуют.

Для этого в Ниццу прислали одного из самых жестоких

высших чинов SS,

Возможно самого беспощадного; это Алоиз Брюннер.