Даже если оставить в стороне эти проблемы, идея верования (убеждения) сохранит неопределенность. Мы можем различить четыре когнитивных отношения к миру в порядке убывания их силы. Первое – модус уверенности (определенности); второе – модус риска, в котором агенты определяют вероятность – будь она основана на частотности события в прошлом или на субъективном мнении – каждого из возможных взаимоисключающих и вместе с тем исчерпывающих исходов. Третье отношение – модус неуверенности (неопределенности), в котором люди знают все возможные взаимоисключающие и исчерпывающие исходы, но считают, что они не в состоянии определить их (решающие) вероятности[102]. Наконец, модус незнания, в котором и диапазон возможных исходов, и вероятность их возникновения неопределенны или известны не полностью. Говоря памятными словами бывшего министра обороны Дональда Рамсфелда, мы сталкиваемся не только с известными и неизвестными величинами, но и с «неизвестными неизвестными»[103].

Я сосредоточусь на уверенности и риске не из-за того, что они всегда являются собственно когнитивными отношениями, но потому, что они самые распространенные. Даже когда у людей нет оснований для формирования какого бы то ни было отношения к вопросу, они все равно чувствуют непреодолимое желание сформировать собственное мнение, причем не определенное мнение (как в случае принятия желаемого за действительное), но то или иное мнение. Эта склонность до некоторой степени предопределена культурными факторами. Альберт Хиршман сказал, что большинство латиноамериканских культур «придают большую ценность изначально твердым мнениям фактически по всем вопросам». В таких обществах расписаться в незнании равносильно тому, чтобы признать поражение. Но на самом деле это явление распространено повсеместно. Монтень говорил: «Многие, или, говоря смелее, все злоупотребления в этом мире возникают оттого, что нас приучают бояться открыто признавать свое невежество и что мы якобы должны принимать все, что не в состоянии опровергнуть». Нетерпимость по отношению к неуверенности и незнанию происходит не от гордыни, а из универсального человеческого желания находить во всем логику и смысл. Разум страшится пустоты.

Особой разновидностью стремления искать смысл в окружающей действительности является присваивание статуса инстанции (agency) событиям, которые с той же или даже большей достоверностью могли произойти совершенно случайно. При старом режиме во Франции народ никогда не мог смириться с тем, что обязан своей нищетой только природе. При дороговизне зерна существовало всеобщее мнение, что спекулянты вздувают цены, даже если реальной причиной был неурожай. Иногда нехватку зерна объясняли желанием элиты уморить народ с голоду в рамках классовой борьбы. Согласно статье 22 Хартии ХАМАС, евреи «стоят за Французской революцией, коммунистической революцией и большинством революций, о которых мы слышали и слышим, здесь и там. С помощью денег они организовывали тайные общества, «Ротари клуб», «Лайонс клуб» и другие в разных частях мира в целях подрыва общества и во благо сионистских интересов. С помощью денег они могли контролировать империалистические страны и подстрекать их к колонизации новых стран, чтобы дать им возможность эксплуатировать их ресурсы и распространять в них коррупцию». Такой параноидальный или склонный к теории заговора тип сознания в целом не восприимчив к опровержениям, ибо его носители воспринимают недостаток фактов или даже их опровержение в качестве подтверждения, которое становится еще одним доказательством дьявольского хитроумия заговорщиков.

Эти порождающие ошибки механизмы тем или иным образом полагаются на мотивацию. Но ошибка может возникнуть и из-за незнания. Это утверждение кажется очевидным, но оно не лишено проницательности. Дарвин заметил, например, что невежество чаще, чем знание, порождает уверенность. Невежество вкупе с уверенностью – хороший рецепт для ошибки. И наоборот, по мере расширения круга света растет и окружающая его зона темноты, что внушает бо́льшую сдержанность. Эксперименты показывают, что некомпетентность не только становится причиной низких когнитивных показателей, но и вызывает неспособность признать нехватку компетенции. Некомпетентные люди – вдвойне инвалиды.

Но есть и другая, возможно, еще более опасная вещь – не столько невежество, сколько малое знание. Монтень писал: «Есть детское невежество, которое предшествует знанию, и другое – ученое невежество, которое за ним следует». Паскаль говорил то же самое, только гораздо пространнее. С получением большего количества информации уверенность человека сначала растет, но в конечном счете падает. Я предполагаю, что гипотеза Монтеня – Паскаля более достоверна, чем гипотеза Дарвина. Это не наш вросший уровень знаний, а просто наш выросший уровень заставляет разум обгонять самого себя и производить больше уверенности, чем позволяют факты.

Вероятностные суждения могут исходить из наблюдения за объективной частотностью или же быть чисто субъективными оценками[104]. Когда агент может черпать данные из значительного числа наблюдений за сходными ситуациями, частотный метод может дать хорошие результаты. Если я планирую в следующем месяце устроить пикник на день рождения и должен сформировать мнение о том, какая будет погода, лучшее, что я могу сделать, – это посмотреть статистику за этот день в прошлые годы. Но если я хочу понять, какая погода будет завтра, лучшим индикатором может послужить сегодняшняя погода. Однако это не единственный индикатор. Статистика прошлых лет может сказать мне, является солнечная погода в этот день редким или нормальным явлением. Если это редкое явление, то сегодняшняя солнечная погода теряет часть своей значимости в качестве указателя. Я могу посмотреть на барометр, чтобы узнать, поднимается или падает атмосферное давление, или взглянуть на вечернее небо, полет воробьев и так далее.

Интегрировать всю эту информацию в общее вероятностное суждение о завтрашней погоде – непростая задача. Большинству из нас это не слишком удается. Зачастую проблема не в недостатке информации, а в ее избытке, в отсутствии формальной процедуры, позволившей сформировать на ее основе интегральное мнение. Однако некоторые люди умеют лучше других обобщать в виде комплексной оценки обширную и разрозненную информацию с разной степенью релевантности. Они обладают неуловимым, но фундаментальным качеством суждения (judgment). Оно бывает у успешных генералов, бизнесменов, политиков; потому они и успешны. Им должен обладать глава центрального банка, но для экономистов оно необязательно[105]. Максимум, на что способны все остальные, – это признать, что у нас его нет, и научиться не доверять интуиции. Например, я могу понять, что зачастую не доверяю людям по причинам, которые при близком знакомстве оказываются нерелевантными («Он похож на того хулигана, которого я знал в пятом классе»). То есть я могу научиться не доверять собственному недоверию[106].