Благодаря деятельности Олега у Даши была возможность спокойно жить счастливым независимым аспирантом, не размышляя о скудости аспирантской стипендии в восемьдесят рублей. В аспирантуру в обход всех правил взял Дашу к себе на кафедру невероятно быстро сделавший карьеру бывший Папин аспирант, ныне завкафедрой.

Молодой завкафедрой когда-то выпил у них дома не один литр кофе, помнил ее школьницей и вспоминал о Папе благодарно и нежно. Считая, что должен помочь Даше в память об отце, он болезненно обязывал этим Дашу. Значительно проще было бы считать, что никто никому не должен!

В институте она оставалась дочерью своего Папы, чувствуя себя в рамках его имени и желаний. Обязывала Папина мечта о ее научной карьере, долгом оборачивалось участие его бывшего ученика в ее судьбе. Не оказаться идиоткой, неспособной самой написать диссертацию, не подвести Папу и его ученика – все это было очень важным, но сама она была уверена только в своих возможностях отлично сдать любые встретившиеся на ее пути экзамены, но никак не в своих способностях к научной деятельности.

– Зачем мне вся эта возня с диссертацией! – жаловалась Даша Женьке.

– Мумзевич, если диссертации защищаются, значит, это кому-нибудь нужно! – перефразировал Маяковского Женька.

Кроме машины, видика и некоторых свободных денег, у Даши был Олег. Он не всегда теперь был прежним, спокойным и ласковым. По-детски мягкое лицо его вместе с загаром, не исчезавшим теперь круглый год, приобрело более четкие очертания. Взгляд стал жестче, губы все чаще сжимались в полоску, и иногда, совсем редко, он начал покрикивать на Дашу. Даша обижалась, смотрела укоризненно, и тогда он мгновенно превращался в прежнего мальчика, чуть обиженно поглядывающего на мир сквозь пушистые ресницы.

– Он ведет себя по-хозяйски, потому что он тебя содержит, и содержит хорошо, – говорил Женька. – Погоди, Мумзель, ты еще у него маршировать будешь! Чем лучше будешь жить, тем ловчее научишься честь отдавать!

– Он просто устает, поэтому не может сразу переключиться и путает меня со своими рабочими! – защищала Олега и себя Даша.

– Ага, он придет с работы, а ты ползи к нему с тапочками и не забывай хвостом повиливать! – злился Женька.

– Люди взрослеют и меняются… ты еще у своей мамы маленький, и у Марины не очень-то взрослый муж! А Олег в нашем доме ни минуты не жил в качестве ребенка, сразу стал мужчиной и опорой и мне, и Соне… а мне, может быть, нравится, что Олег становится таким сильным, мужественным…

– Дура ты, Мумзельсон, хамство не признак сильного мужчины! А если тебя манят внешние признаки мужественности, выходила бы замуж за капитана дальнего плавания! У него есть все, что тебе надо, – трубка, борода и костяная нога!

У Олега с Женькой дружбы не получилось. Женька считал Олега скучно-добродетельным и слишком для Даши простоватым. Олег их с Дашей шуточкам и штучкам не смеялся и, когда Даша от смеха заходилась, крутил пальцем у виска или вообще выходил из комнаты, и Женька с Дашей веселились дальше без него.

Неприятие свое он никогда Олегу не демонстрировал и внешне относился к Олегу вежливо-равнодушно, понимая, что Даша велела им друг с другом дружить, вот они и дружат.

Олег же относился к нему чуть презрительно, не снисходя до мужской дружбы, как будто не давая Женьке права называться мужчиной. Пропади сейчас Женька из Дашиной жизни навсегда, Олег и не заметил бы, потому что интересы его ограничены Дашей, работой и семейным строительством. Внешне обе стороны соблюдали дружеские приличия, встречались семьями – Даша с Олегом и Марина с Женькой. При встрече целовались и хлопали друг друга по плечу, ездили вместе в Крым и Прибалтику, ходили на дни рождения и помогали друг другу делать дипломы и ремонты, в общем, вместе росли.

«Какое счастье, что программа моих туристов никогда не совпадает с жизнью народонаселения», – в который раз подумала Марина, плюхаясь на сиденье в пустом вагоне метро. Сегодня был легкий день. Утром Эрмитаж с небольшой группой английских учителей, отнесла отчет в «Интурист», и на этом все. С англичанами работать приятнее, чем с американцами, у американцев почему-то всегда возникает куча бытовых проблем – порванные колготки, внезапное желание поменять туристические чеки в заведомо неподходящих местах, например, в Павловском парке, пятно от кетчупа на юбке… С ними как с маленькими детьми – то пить, то писать. Правда, американцы оставляют чаевые побольше, но суеты с ними столько, что никаким деньгам не обрадуешься.

На прошлой неделе один веселый парень из Сан-Хосе приподнял небольшую картину Джотто и заглянул под нее на стену. Слава Богу, Марина стояла рядом, бросилась к нему, закрыв американского придурка от глаз эрмитажной надсмотрщицы. Житель американской глубинки хотел, оказывается, проверить, хорошо ли повешена картина, а ее за такую проверку легко могли лицензии лишить, а тогда можно с «Интуристом» распрощаться… Марина погладила конвертик с чаевыми в кармане куртки. Отличный день сегодня! Женька на работе в своем НИИ, в этой его дурацкой работе один плюс точно есть – известно, что раньше семи вечера он домой не придет.

Вот уже больше месяца, как у Марины роман с ее бывшим руководителем диплома, доцентом Андреем Михайловичем Корольковым. Марине хотелось думать, что его любовь к ней началась несколько лет назад, когда она еще училась в университете. Невысокий сухощавый Андрей Михайлович стремительно входил в аудиторию, и филфаковские девочки стайкой тянулись в первые ряды, поближе к кафедре. Каждая, на ком случайно останавливались его необычно светлые голубые глаза, немедленно начинала считать себя избранницей и в мечтах уже представляла романтические отношения с обаятельным доцентом с седоватыми висками и грустной полуулыбкой.

На последнем курсе Марина попыталась заполучить мечту нескольких выпусков студенток посредством многоходовой интриги. Первым, нетрудным ходом она узнала, над чем сейчас работает Андрей Михайлович. Гораздо более сложным был второй ход. Достать практически недоступный вестник американского университета с нужной статьей известного слависта удалось только при помощи Владислава Сергеевича, убежденного невесткой в необходимости иметь этот журнал для защиты самой лучшей на курсе дипломной работы. Счастливая Марина показала Андрею Михайловичу свою добычу, которая странным образом совпала с научными интересами Андрея Михайловича, и он стал ее научным руководителем.

Успех у девочек-студенток не был для него тайной, но в течение многих лет оставлял равнодушным, как будто он был воспитателем, окруженным глупыми детсадовками. Как и все его дипломницы, Марина отлично защитилась и, как все они, провалилась, пытаясь раскрутить Андрея Михайловича на роман или хотя бы интрижку.

Марина тогда легко смирилась с неудачей, но отложила ее во внутреннюю копилку с тем, чтобы со временем вынуть. Через несколько лет она забежала на филфак к бывшей однокурснице и встретила ничуть не потерявшего своего обаяния Королькова. Оказалась ли она рядом в предназначенное ему для любви время, или же это действительно была судьба, но Андрей Михайлович поплыл… Широкоскулое лицо, обрамленное короткими пышными волосами, трогательные детские ямочки… Он еще не успел понять, что происходит, как Марина уже несла его в зубах осторожно и нежно, как кошка своего первого котенка.