придет и будет спрашивать мистера Бухмана, говори, уехал за город и возвратится через несколько дней. А сейчас закрывай на ночь магазин и ступай ужинать. Желаю тебе, мой друг, приятного аппетита и хорошего сна.

Не успел Сэмуэль поблагодарить хозяина, как дверь в кабинет захлопнулась. Сара тоже не успела сказать ни слова, как платок дяди Джозефа утирал слезы, которые стремительно катились из ее глаз.

– Больше не будем ни говорить, ни плакать, – сказал старик. – Я – немец, и стою упорства шести англичан. Сегодня ты спишь здесь, а завтра обсудим все еще раз. Ты хотела, чтобы я просто помог тебе советом, но я поеду с тобой – это вернее всяких советов. Теперь я закурю трубку и подумаю, а говорить и действовать будем завтра. А ты ступай в постель. Возьми с собой шкатулку дяди Макса и позволь Моцарту спеть тебе колыбельную перед сном, она подарит тебе большее утешение, чем слезы. О чем плакать или за что благодарить? Разве это такое уж большое чудо, что я не отпускаю ребенка моей сестры одного на поиски в темноте? Я сказал, что твое горе – мое горе, твоя радость – моя радость. И если завтра Сара решится на риск, то и дядя Джозеф тоже! Спокойной ночи, дитя мое, спокойной ночи.

Глава II

Снаружи дома

Ночь не изменила планов дяди Джозефа и его племянницы. Странная цель прибытия Сары в Корнуолл перепутала совершенно и смутила все мысли старика, но он сумел сделать один четкий и определенный вывод: у племянницы проблемы, а может быть она даже в опасности. Как только он уверился в этом, его решимость не отпускать Сару в одиночку казалась уже само собой разумеющийся.

Когда они с племянницей встретились утром, Сара заговорила о жертве, которую он приносит, о серьезных опасностях, которым он подвергает себя ради нее, но он отказался слушать ее, как и накануне вечером. Нет никакой необходимости, сказал он, дальше говорить на эту тему. Но если она сама передумала ехать в Портдженну, то может сказать об этом. Если же не передумала, то и говорить дальше было пустой тратой времени. Высказавшись в таких бескомпромиссных выражениях, дядя Джозеф попытался перевести разговор на повседневную тему, спросив племянницу, как она провела ночь.

– Я была слишком встревожена, чтобы спать. Не смогла победить своего страха и всю ночь только размышляла.

– И о чем размышляла? Вероятно, опять о письме, о доме в Портдженне, о Миртовой комнате?

– О том, как попасть в Миртовую комнату, – ответила Сара. – Но чем больше я размышляла и планировала, тем больше чувствовала себя запутавшейся и беспомощной. Я пыталась придумать какой-нибудь предлог, чтобы войти в двери Портдженнской Башни. Но окажись я сейчас на ступеньках дома, то не знала бы, что сказать. Как убедить слуг впустить нас? Как мне ускользнуть из виду, даже если мы войдем? Не можешь ли ты мне сказать, дядя Джозеф? Если они хранят ключи там же, где раньше, то мне нужно всего лишь десять минут. Десять минут, всего десять коротких минут, чтобы сделать конец моей жизни более легким, чем ее начало; чтобы помочь мне состариться спокойно и смиренно. О, как счастливы должны быть люди, у которых есть все необходимое мужество, которые быстры и умны! Вы начитаннее меня, дядя; вы сказали вчера вечером, что подумаете, чем мне помочь – и чем закончились ваши размышления?

Дядя Джозеф кивнул, принял вид глубочайшей серьезности и медленно провел указательным пальцем по переносице.

– Ты помнишь, Сара, что вчера вечером я пообещал тебе, что закурю трубку и подумаю. Я курил и думал, и надумал три мысли. Первая мысль моя – терпение, вторая мысль – терпение, третья – еще раз терпение.

– Терпение? – повторила Сара недоуменно. – Боюсь, дядя, я не совсем понимаю. Чего ждать? Когда ждать?

– Подождем, пока не доберемся до дома. Подождем, пока не окажемся перед дверью. Тогда и придумаем, как нам войти. Понимаешь?

– Понимаю. Но есть еще одно затруднение. Я должна тебе сказать, что письмо заперто.

– Заперто в комнате?

– Нет, хуже. Оно под двумя замками. Мне нужен не только ключ от дверей, но еще другой маленький ключик… – Сара замолчала и рассеянно стала смотреть вокруг.

– Маленький ключик, который ты потеряла?

– Я выбросила его в колодец в то утро, когда бежала. О, если бы я только знала, что он опять мне понадобится.

– Так, так. Ну, теперь уже ничего не поделаешь. Скажи мне, куда же спрятано письмо?

– Я боюсь, что нас подслушивают.

– О, какой вздор! Ну, шепни мне на ухо.

Она недоверчиво огляделась кругом и прошептала что-то на ухо старику. Он внимательно выслушал и рассмеялся, когда она снова замолчала.

– Ба! – воскликнул он. – Если все так, то можешь радоваться. Это, как вы, англичане, говорите, так легко, как лгать. Вскроешь без малейшего труда.

– Как же?

Дядя Джозеф подошел к окну, подоконник которого служил не только сиденьем, но и сундуком, поднял крышку и, пошарив там, вынул долото.

– Смотри, – сказал он, демонстрируя, как нужно использовать инструмент, – вставляешь его вот так – и стучишь, потом вверх – и стучишь, потом стучишь еще разок, и замка как не бывало. Возьми долото, заверни в бумагу и спрячь в карман. Показать еще раз? Или все поняла?

– Попрошу тебя показать еще раз, дядя Джозеф, но не сейчас, а когда будем на месте.

– Хорошо. Тогда я закончу сборы и распоряжусь о карете. Но прежде, Моцарт должен надеть свой плащ и отправиться с нами. – Он взял музыкальную шкатулку и аккуратно положил ее в кожаный футляр, который перекинул через плечо. – Далее, моя трубка, табак, чтобы набить ее, и спички, чтобы поджечь его. Наконец, мой старый немецкий ранец, который я собрал прошлой ночью. Смотри! Здесь рубашка, ночной колпак, расческа, платок, носки. Разве нужно мне что-то еще? У меня есть Моцарт, у меня есть трубка, у меня есть ранец. У меня есть – стоп! Вот! Старый кожаный кошелек, его нельзя забывать. Смотри! Вот он. Он звенит, у него внутри деньги. Ага, мой добрый друг, ты станешь легче и стройнее, прежде чем вернешься домой. Так, так. Все готово. Мы готовы к маршу. Сара, дитя мое, подожди здесь, пока я схожу за экипажем.

Через полчаса дядя Джозеф возвратился и сообщил, что они отправятся на почтовой карете, которая привезет их в городок всего в пяти-шести милях от Портдженны. И в два часа пополудни наши путешественники прибыли к месту.

Оставив вещи на постоялом дворе из соображений осторожности, они отправились