У Герды, пусть и не высунувшейся в окно, но с удовольствием уставившейся на мелькающие за ним пейзажи, и у меня – смеющегося в голос от осознания, что этот конь мой.

Незнакомец

А куда мне ещё ехать? В родительском доме я задыхаюсь, к Саше при всём желании не заявишься. Права не имею – спасать меня больше не надо, а бередить душу бедной девушки, которая наверняка до сих пор терзается угрызениями совести, подло даже для такого мерзавца, как я. И так ошибок нагородил, чёрт пойми как теперь с самим собой договариваться…

А значит здесь мне самое место – на пустой парковке перед торговым центром, за стеклянными дверями которого жизнь течёт по установленному плану: уборщицы натирают полы, охранник неспешно чеканит ботинками блестящую плитку, продавцы-консультанты в ожидании первых покупателей поправляют одежду на безликих манекенах. Всё как всегда, и плевать, что праздники.

Выбираюсь из машины, вдыхая полной грудью загазованный воздух и, выпустив Герду, уверенно к входу иду. На двери знак, запрещающий ей проходить внутрь, а внутри меня необъяснимая уверенность, что я и моя собака – исключение из правил. Центр же отцу принадлежит. Четыре этажа, двадцать восемь тысяч квадратов торговой площади, парковка на тысячу мест – по-моему, ему есть чем гордиться. Да и мне, ведь если верить брату, своё дело я начинал именно здесь: вверх по эскалатору, дальше прямо, минуя выстроившиеся по обе стороны бутики, вглубь, пока не упрусь в небольшой ресторанчик, который откроется ровно через сорок минут. А нас с Гердой без всяких разговор запускают уже сейчас.

– Здрасьте, – молоденькая девушка застывает истуканом с прижатой к груди тряпкой, которой только что натирала стол, и испуганно косится на бармена, размашистыми шагами семенящего к нам от своего рабочего места.

– Глеб Дмитриевич! Вот так новость… А мы уж переживать начали, в газетах чего только не писали!

– Врут журналисты, – улыбаюсь, незаметно подглядев имя паренька, выведенное золотыми буквами прямо на униформе, и киваю на один из диванчиков. – Кофе нальёшь, Эдик?

– Так, конечно! Как всегда, двойной эспрессо…

– И шоколадный маффин, – встревает официантка, теперь с удвоенной прытью елозя салфеткой по деревянной столешнице, и, добившись нужного блеска, тут же на кухню мчит. Отлично, даже эти ребята знают меня куда лучше, чем я сам.

Сажусь, позволяя собаке улечься у моих ног, и с интересом изучаю помещение. С Сашиным не сравнится – больше раз в пять, стёкла сияют, не оставляя сомнений, что в моё отсутствие их ежедневно натирали, интерьер неплохой… А я бы с удовольствием променял всё это на один безвкусный завтрак в её кондитерской. Чёрт, да даже тот отвратительный оливье бы съел. Съел, а когда последняя ложка жуткого несъедобного месива упала в желудок, глянул бы девушке прямо в глаза и громко расхохотался. Ведь права была! А что «почти» и неважно совсем: на ресторанного критика не тяну, но несколькими заведениями обзавёлся . Фуд-корт, два ресторана, один небольшой продуктовый магазинчик на окраине, хрен пойми для чего открытый. Марина говорит, цены в нём кусаются, а мама радуется, что от их дома недалеко – за городом расценки и того выше.

– Герде воды плеснуть? – Эдик сам кофе приносит, сам ставит передо мной тарелку с десертом, а когда я мотаю головой, мол, обойдётся, не лето же, без лишних вопросов к бару уходит.

Интересно, обычно я разговорчив? Или застращал коллектив так, что они предпочитают прятаться, пока я дегустирую их творенья? Нет. Ведь я только взглянуть успел на шоколадный бисквит, обильно присыпанный пудрой, как из кухни уже показался шеф – Артур, если верить вышивке на его кителе. Притормаживает у стола, оглядывается назад, а, убедившись, что никто за нами не наблюдает, подхватывает меня подмышки, и, вынудив подняться, обнимает:

– Объявился, значит! Я думал всё, прикопали тебя где-то в лесу и не свидимся больше! Где тебя носило?

Вот так поворот… И это я Саше нотации о субординации читал? Поправляю джемпер, опускаясь обратно, едва повар переключает своё внимание на Герду, уже облизывающую его пухлые щёки, и столбенею на мгновение. Доли секунды, которых вполне достаточно, чтобы перед глазами промелькнуло несколько кадров: школьная парта, рядом со мной этот самый Артур – лет на десять-двенадцать моложе, килограмм на сорок худее. Отцовский кабинет – папа внимательно вчитывается в документы, Артур утирает пот со лба, нервно бегая глазами по нашим лицам. Пустое просторное помещение – я довольный по залу ношусь, а мой однокашник разливает по пластиковым стаканам Jack Daniels. Он же, уже поднабравший в весе,  лихо рубит зелень пока я, подперев собой холодильник, наблюдаю за скворчащей на плите рыбой.

– Волков! – всплывает в памяти фамилия этого борова и прежде, чем Герда в очередной раз успевает пройтись шершавым языком по кривому мужскому носу, его владелец удивлённо косится на мою счастливую физиономию. Ему же не понять, что даже такая малость, как пришедшее на ум имя – огромная радость для человека вроде меня. Потому и выпрямляется на ногах, наплевав на развеселившуюся собаку, и, усевшись напротив, интересуется:

– Ты как? Почему не позвонил?

– Потому что не помню ни чёрта. Тебя вон только сейчас узнал, – отодвигаю в сторону чашку и, устроив локти на столе, вперёд подаюсь. – Домой два дня назад вернулся, до сих пор привыкнуть не могу…

– Стой, что значит не помнишь? Совсем?

– Совсем, – киваю, уже не удивляясь такой реакции на моё состояние, и жду, пока он в себя придёт. Недолго – один глоток крепкого эспрессо.

– Вот же… А где был все эти дни?

Я вздыхаю, бегло пересказываю случившееся, минуя подробности о том, о чём знать никому не нужно, и лишь дойдя до конца, дыхание перевожу. Надоело, а выбора нет – сколько ещё раз повторить придётся?

– Вот так история! Ну и вляпались вы… Мы же с ребятами, – указывает большим пальцем себе за спину, – чего только не навыдумывали. Одни решили, что ты роман закрутил и укатил куда-то с любовницей, а те, кто детективов перечитали, на Славку клеймо повесели. Мол, того он тебя, – проводит ладонью по горлу и? нахмурившись, уточняет, – грохнул.

Логично, наверное, но я не могу не спросить:

– А я мог? С любовницей?

Вдруг она у меня не одна? Деньги, хороший автомобиль, с лицом вроде в порядке всё – что если мне не впервой предавать? Маринку, беременную и свято верующую в то, что с мужем ей повезло? 

– Да ты что, Глеб? Ты же жену на руках носишь. Со школы сох по ней, а уж когда поженились и вовсе… Ты её тоже, что ли, забыл?

– И ребёнка. Чёрт, – растираю лоб, пытаясь хоть так прогнать глубокую складку, выдающую с головой моё состояние, а когда кожу начинает саднить, за кружку принимаюсь. Кручу в руках, не решаясь пробовать остывший кофе, и вновь звякаю им о блюдце. – Ладно, разберусь со временем. Привыкну, пара недель у меня в запасе есть.

А за это время можно многое успеть: потеряться, выкинуть из головы двадцать восемь лет жизни, повернуться на девушке с медовыми глазами, что мог бы нарисовать по памяти, если бы бог не обделил талантом, а в самый неожиданный момент обнаружить, что если и рисовать, то другие – голубые, настороженные, печальные … А значит, и к семье привыкну. Любил же. Все об этом твердят, а что сердце верить отказывается, вполне можно списать на последствия травм. Отбили голову, не пощадили тело и, вполне возможно, нарушили что-то в работе этого странного с точки зрения чувств органа – заходится, как шальное, едва вспоминаю вкус Сашиных губ; почти не бьётся, когда не стараюсь запомнить вкус губ Марины.