Вивиан. Они встречались как-то в Кембридже, когда та приезжала на один день, и Джим повел их обедать в университетскую столовую. Вивиан была одета пестро — голубое платье, розовый шарф, красные искусственные розы на полях шляпки — и вела себя капризно. После кофе, когда Джим ненадолго отлучился, она повернулась к Еве и сказала:

— Вы мне очень нравитесь, дорогая: вы прелестны и, как я вижу, умны. Но у меня есть ужасное предчувствие, что вы разобьете сердце моего сына.

Ева никогда не рассказывала Джиму о том разговоре, опасаясь показаться сплетницей. Сейчас она вспомнила о нем и поразилась дару предвидения его матери.

— Как Вивиан?

— В общем, неплохо.

Джим закуривает, делает пару глубоких затяжек и протягивает самокрутку Еве. Та берет и тоже затягивается, хотя марихуана — не по ее части, и, кроме того, что скажет Эмма, если Ева придет домой под кайфом? «Но немного не повредит», — думает она. Джим продолжает:

— Ей выписали новое лекарство — похоже, помогает. Она, кстати, тоже не одинока. Вышла замуж за приятного уравновешенного человека. Он бывший банковский служащий, сейчас на пенсии.

— Как хорошо. Я рада за нее.

От земли сладко пахнет травой. Ева делает еще одну затяжку и возвращает самокрутку Джиму.

— Все?

Она качает головой, он пожимает плечами и продолжает курить.

— А ты как? Я слышал, у тебя уже двое детей. Мальчик, верно?

— Да. Сэм. В следующем месяце ему исполнится четыре.

Сэм: ее замечательный мальчик, нежданный подарок. Это случилось вскоре после выходных, проведенных с матерью в Саффолке. Ева решила поговорить с Дэвидом, когда тот прилетит из Испании, — и сказать ему, что уходит. Но Дэвид вернулся в приподнятом настроении: немедленно повел ее ужинать в Артистический клуб, заказал шампанское, развлекал рассказами об Оливере Риде. В тот вечер Ева увидела прежнего Дэвида — такого, каким он был в начале их знакомства: настолько притягательным, что ни одна женщина не могла удержаться от того, чтобы обернуться ему вслед. Она глубоко ранила его, уйдя к Джиму, но Дэвид потом повел себя решительно. Сейчас, сидя в клубе при свечах, Ева вспомнила сияние его глаз и то, как он без колебаний согласился: их единственный выход — немедленно пожениться.

— Позволь мне заботиться о тебе, — попросил тогда Дэвид. — Позволь заботиться о вас обоих, о тебе и ребенке.

Он говорил искренне; возможно, по его мнению, он до сих пор проявлял заботу. Они немало выпили тогда, вернулись домой поздно ночью и впервые за много месяцев занимались любовью. Так появился Сэм.

Ева не собиралась просить Дэвида о разводе. Не хотелось, чтобы Сэм вырос, зная отца только по рассказам, а Ребекка, по-прежнему боготворившая его, окунулась в печальные подробности родительских отношений. Дэвида такое положение дел вполне устраивало: статус женатого человека помогал держать на безопасном расстоянии толпы поклонниц (и маскировать отношения с одной из них). Но в прошлом году он купил дом в Лос-Анджелесе — Дэвид постоянно снимался в голливудских фильмах и устал жить в гостиницах — и его статус мужа и отца окончательно сделался теоретическим. Предполагалось, что он будет прилетать в Лондон, когда сможет; но за последние девять месяцев Дэвид провел здесь лишь два уикенда.

Разумеется, можно было отправиться к нему в Америку, но они никогда это не обсуждали, да Ева и не настаивала. Она видела Лос-Анджелес во время медового месяца, и город совершенно ей не понравился: гигантские супермаркеты, безликие автострады и непреходящее ощущение, что все вокруг хотят друг друга использовать. У Дэвида, разумеется, есть причина не звать жену в свой калифорнийский дом — Джульет Фрэнкс. Ева знает об их отношениях, и довольно давно.

— Полный набор, — говорит Джим, и Ева резко вскидывает голову, пытаясь понять — не подшучивает ли тот над ней. Она не станет обижаться, если даже и так.

— А чем ты занимаешься?

— По-прежнему читаю рукописи для издательств. Иногда берусь за книжные обзоры.

Он, как никто другой, знает: ей этого мало.

— Пишешь?

— Нет, на самом деле… тяжело, когда дети, знаешь…

— Не надо искать оправданий. Если хочешь — то делаешь. Это очень просто.

Она чувствует, что краснеет. — Мужчинам всегда легче…

— И в этом все дело?

Они смотрят друг на друга в упор. Ева ощущает новый приступ сердцебиения, но сейчас причиной его становится не прежняя смесь вины, страха и горечи потери, а чувство гораздо более сильное и незамутненное — ярость.

— Ты раньше не был таким шовинистом.

Джим почти докурил. Делает последнюю затяжку, бросает окурок на землю и растирает его носком ботинка.

— А ты не была такой тряпкой.

Ева поворачивается и уходит в дом через сад, проталкиваясь сквозь толпу танцующих, игнорируя Пенелопу, которая шепотом спрашивает:

— С тобой все в порядке? Что он сказал?

Пен, должно быть, наблюдала за разговором, хотя Еве и Джиму казалось, что никто не обращает на них внимания. Но Еве все равно; она бежит наверх, мечтая побыстрее отыскать свой пиджак, выйти на прохладную площадь, поймать такси, добраться до дома, убедиться, что дети в порядке, и с наслаждением скрыться от мира под одеялом, забыв сегодняшний вечер навсегда.

«Извинюсь перед Антоном потом, — думает Ева, — да он уже, наверное, пьян, и не заметит моего отсутствия». И в этот момент кто-то кладет ей руку на плечо и поворачивает к себе. Он обнимает ее, его губы прижимаются к ее губам, и Ева ощущает вкус марихуаны, табака, красного вина и тот запах, который может принадлежать только Джиму и больше никому.

— Ты действительно не против?

Тед, сидя на террасе с вечерней газетой и порцией джина с тоником, поднимает голову и улыбается.

— Конечно, не против, дорогая. Ты иди. Развлекись. Мы с Сарой отлично проведем время.

Ева наклоняется и целует его в теплую щеку. На часах немногим больше шести, и на улице все еще жарко, хотя солнце готовится вот-вот нырнуть за деревья и скоро терраса погрузится в тень.

— В холодильнике фаршированные помидоры. Их надо лишь на несколько минут засунуть в духовку и сделать салат.

— Ева.

Он берет ее за подбородок.

— Мы справимся. Иди. — Спасибо. До вечера.

Сара читает в своей комнате; дочь стала задумчивым, замкнутым ребенком, и Ева немного беспокоится о ней, позабыв, что в этом возрасте тоже предпочитала мир книг беспокойным детским компаниям. Жаль, что у них нет сада, где Сара могла бы играть. «А в Париже, — размышляет Ева, — у нас будет сад?»

— Я ухожу, дорогая. Вернусь не поздно. Тед накормит тебя ужином.