и наказывать не стали. Наоборот, меня тщательно осмотрел врач, вынес вердикт, что я вполне здоров, мне же не в атаку с винтовкой бегать, и могу выполнять задания командования.

Вот так я и оказался вновь предоставлен самому себе, ну почти, и в сгущающейся темноте сентябрьского вечера пробирался в центр города. Мне, как никому другому сейчас, легко тут находиться. Мало того что знаю из будущего, кто и где тут находится, воюет, так еще и пользуюсь тем, что имею доступ к обеим армиям. Да, я винтик, совсем незначительный, но у меня есть глаза, уши и голова. Я вижу, где находятся немцы, вижу наших, ну и, пользуясь этим, передвигаюсь по городу. На удивление, в районе вокзала была передышка, никто не стрелял, не взрывал, да и вообще, для войны было удивительно тихо. Зато ближе к Волге стояла канонада, как днем. Новый приказ звучал интересно, но вызывал смех с моей стороны. Мне приказано «срисовать» все КП в районе набережной, двух больших оврагов и доложить. То ли немцы специально меня туда заслали, то ли на самом деле недодумали, но для меня это было хорошо. Задача была одна – скорее встретиться с кем-то из командиров Красной армии и доложить о целях врага. Плюс надо что-то делать с оставшейся группой таких, как я. Немцы косвенно указали, что вторая группа находится где-то в районе оврагов и Мамаева кургана, а значит, всеми способами мешает нашим захватить высоту. Для себя я ставил амбициозные задачи в плане помощи нашим войскам в уничтожении опорных пунктов вермахта. Их не так и много, но они очень нужны немцам и пипец как мешают нашим. Да, каждый из этих пунктов – крепость, но нет таких крепостей, которые не смогли бы взять… Ну, вы поняли.

Возле комплекса зданий НКВД пришлось ползти особенно медленно и осторожно. Бывшие улицы теперь пустынны и простреливаются на раз-два, наблюдателей с обеих сторон хватает. Впереди справа высится здание бывшего госбанка, в котором я уже побывал однажды, наблюдение там поставлено очень хорошо. Днем меня бы уже убили, просто так, на всякий случай, но ночью еще поди разгляди меня в таком хаосе.

Забирая сильно влево, оказываюсь под прикрытием стен высоких домов, да, впечатляет, особенно на фоне основных домов Сталинграда, которые еще в августе были превращены в пепел. Полз медленно и очень тихо, поэтому шорох, а затем и голоса услыхал раньше, чем меня заметили. Прислушивался минут двадцать, обдумывая, как появиться перед бойцами нашей родной армии. Шмальнут ведь, не раздумывая, со страху, и баста.

– Сколько же еще нам тут сидеть, с голой жо-пой, а, Жора? – Говоривших было двое, по голосам понял. Вопросы насущные, бойцы измотаны, истощены, оружия мало, боеприпасов кот наплакал, а задачки-то ставят нехилые. Это вон немцы сидят сейчас смирно в захваченных домах, да отстреливают наших везде, где видят. А наших регулярно в контратаки посылают, гибнет народ, а как иначе? У одного хорошего писателя, причем именно этого времени, он сам сейчас где-то тут, в районе кургана сидит, был эпизод в книге. Комполка отправил их батальон атаковать баки на кургане, в очередной раз. Сделал он это, угрожая оружием командиру батальона. Тот, не имея возможности отказаться, иначе трибунал, повел остатки своего батальона на баки и, конечно, задачу не выполнил, положил почти всех солдат. А фишка была в том, что самому командиру полка поставили задачу овладеть баками, ему не давали приказа бросать в бой последних людей. Кто-то не поймет моих слов, но это вообще-то разные вещи. Итог печален – людей нет, комполка сам под суд попал, а баки не отбиты. А представляете, сколько таких эпизодов за войну было? То-то и оно. Сложно все, ой как сложно. Сколько раз пытался поставить себя на место такого вот командира роты или батальона, которому ставят идиотскую задачу. Так и не смог сам себе ответить: повел бы я людей или пристрелил на хрен такого комполка. Да, говорят, что те, кто ведет, и есть настоящие командиры. Но мне хочется в такой ситуации поспорить, всегда. Что за храбрость, повести солдат на убой? Показать, какой ты настоящий командир? Бред. По мне, командир это тот, кто умеет бойцов беречь, ну и задания выполнять, конечно. Противоречия? А они всегда будут. Беда не в том, чтобы отказаться от выполнения приказа, а ставить такой преступный приказ. Эх…

Пока размышлял, разговор двух солдат продолжался. Судачили мужички, как всегда, обо всем сразу и ни о чем толком.

– Слыхал тут, двое новеньких, что третьего дня прибыли, балакали о пополнении за рекой. Говорят, людей-то нет совсем. Помнишь, нас сюда ротами переправляли, раз, и батальон на берегу. А теперь едва роту собирают и сразу сюда. Надолго ли этой роты хватит? Беда, Федя, совсем немец людишек в стране повыбивал…

– Я думаю, Жора, не все так просто. Ты забыл, нас ведь сюда тоже издалека привезли, я аж с Калининского фронта приехал. А ведь и на севере наши бьются, немец-то везде, не только у нас тут, в Сталинграде сидит, его везде полно. Помнишь, чего комбат вчера говорил? От нашей роты, которая всего две недели тут, осталось двадцать шесть бойцов, а если везде так?

– Я и говорю, совсем беда…

– Дяденьки солдаты… – Ну, а как я еще мог появиться перед этими уставшими воинами, чтобы не вызвать к себе злобу? Правильно, нужно казаться тем, кем я, в сущности, и являюсь, то есть мальчишкой. – Дайте что-нибудь поесть, а то сил уже нет.

Сидел я под стеной дома, возле входа в подъезд, а разговор солдат доносился из самого подъезда. Выходить к ним я пока не спешил, напугаю, сразу прибьют. Послышался легкий шорох, лязгнуло что-то из оружия, а я все не вылезал.

– Кто здесь? А ну, покажись! – потребовали из подъезда. Голос, на удивление, настороженный и приглушенный.

– Я Захар, не стреляйте, дяденьки солдаты, – я медленно выполз из-за угла на четвереньках и увидел направленную на меня винтовку и, блин, ствол ручника. Руки я держал на виду, но, думаю, если бы бойцы захотели, шлепнули бы меня без раздумий.

– Ты гля, Жора, мальчуган! Ты откуда здесь, один? – Боец с винтовкой был невысок, может, на голову меня повыше, не больше. Копоть и грязь на лице не могли скрыть сильного загара, наверное, где-то на югах жил, видно, что загар у него вечный.

– Никого у меня больше нет, дяденьки, один я остался. Дайте корку хлеба, сил нет, – жалобно проговорил я.

– Залезай сюда, осторожнее