давай, тут мешки лежат, вот так. – Мне помогли перебраться через бруствер из мешков, и я подвергся осмотру со всех сторон.

– Спасибо, – принимая сухарь, сую его в рот. Горечь табака вышибает слезы из глаз.

– Федька, ты опять сухари вместе с табаком держишь? Смотри, парнишку скрутило как! – отругал товарища наблюдательный дядя Жора. – Выплюнь, малец, я тебе своих сейчас дам.

С этими словами мне сунули в руки кучку сухарей. Вот же наши, советские люди, доверчивы и добры, даже на войне. Был бы я врагом, сейчас оба лежали бы уже и остывали, ведь я по ним вижу, даже дернуться не успели бы, эх, простая русская душа… И как мне теперь попросить их отвести меня к командиру? Они же меня как сынишку приняли, дядьки-то взрослые, лет по сорок обоим. Сколько из той жизни помню, повидал я людей разных национальностей, но только вот такие, воспитанные в Союзе, то есть наши, советские люди, могут быть такими человечными. Ведь они злые сейчас, как черти, а вот приняли, накормили и забыли на хрен про всю службу и войну.

– Откуда ты здесь? – вновь задал вопрос один из солдат.

Глаза попривыкли, и я смог разглядеть их получше. Грязные, уставшие, все же война – дело молодых, прав был Цой. Тот, что звался Жорой, чернявый и рослый, второй был ниже ростом, но тоже не тощий. Вообще, в этих ватниках и огромных шинелях все тут выглядят больше, чем есть на самом деле. Помню, всегда поражался размерам солдат на архивных фото, а когда в армии увидел полную экипировку, вопросы отпали сами собой.

– От немцев я, поймали в подвале за железкой, прятался там. Вчера наши стреляли из пушек, немцы забегали, уж слишком близко попадали, вот я и утек.

– Били?

– Да не, просто я немножко раненный, вот и смогли меня поймать. Ночью во сне стонал, наверное, ну и попался.

– Куда раненный, кто тебя? – заволновались мужики.

Господи, вот это отношение к детям! Да они бы сейчас меня на тот берег на себе перетащили бы, если б попросил, были же люди…

– Да в спину что-то стукнуло, я упал, больно было. Не знаю, что случилось, очнулся, а вокруг немцы, но не убили, даже перевязали.

– Ты смотри, не все у них суки, Федя, не добили пацана. Ты сейчас куда топал-то?

– Так к вам. Я много о фрицах знаю, могу показать, как лучше к ним подобраться.

– Жора, я к командиру схожу, пусть поговорит с мальцом, вдруг и правда чего-то знает! – Федор тут же побежал куда-то в глубь дома, а оставшийся Жора пристально смотрел на меня, жующего сухари.

– У них вот там, – я неопределенно указал в сторону западной части города, – танки стоят, но они на ремонте, целых немного. Это за железкой, недалеко, а вот возле самой дороги есть такие, без башни которые, те целые.

– Самоходки? – Я кивнул. – Много?

– Штук шесть видел, немцы их прячут, но я разглядел. Дальше еще есть, сколько не знаю точно, но не меньше, наверное. А в ямах больших, куда бомбы падали, у них солдаты сидят с толстыми трубами. Трубы вверх торчат, чего это такое, не знаю. – Да, прикинулся мальцом, минометы трубами обозвал. Что поделаешь?

– Кто тут у нас? – раздался незнакомый голос, и в помещении появился еще один военный. Бинокль на груди, каска на голове, автомат в руках, кажется таким же бойцом, как и остальные, но голос командирский. Лицо чисто выбрито, аж блестит, на вид командиру лет тридцать, воротника не вижу, фуфайка застегнута под самое горло. Бывалый, заметно, взгляд цепкий, карие глаза смотрят, как два ствола.

– Здравствуйте, я Захар, – представился я, вставая.

– Сиди. От немцев пришел? Где ты пробирался, точно можешь сказать?

– Конечно, только там у них эти сидят, с биноклями, как у вас, – предупредил я.

– Наблюдатели? Суки, тут кругом их глаза и уши. Парень, а ты случайно не лазил вот там, напротив? – и командир указал в сторону госбанка. В яблочко.

– Был и там, – кивнул я. – Я много где был, не первый месяц тут живу. Кушать что-то надо, вот и искал, у германцев много еды, но это там, в Заполотновском районе. Тут, в домах, мало еды, воды тоже почти нет.

– Там можно пробраться к дому? – командир уже завелся.

– Очень сложно. Я к ним залез, хотел поесть украсть, там ров такой…

– Траншея?

– Ну да, подкоп целый, они через него и ходят.

– С какой стороны, с восточной? – увидев мой удивленный взгляд, командир тут же исправился: – С берега?

– Берег, это восток, да? – Как же мне тяжело сдерживаться и не называть вещи своими именами, надо казаться проще, чем есть; выходит, но с большим трудом. – Тогда с юга, получается.

– Плохо, там все под прицелом из высоток, не пройти, – резюмировал командир.

– Товарищ лейтенант, может, в полк передать, придумают чего? – это боец Жора.

– Передать-то передадим, да толку-то?

– Я знаю, как пройти. Посветите фонариком, – попросил я и, дождавшись света, начал рисовать на пыльном бетонном полу схему. Стараясь делать ее простой детской картинкой, я тем не менее рисовал все в подробностях. – Тут немцев нет, но и наших тоже, открытое место, думаю, его видно из дома. Но в темноте пройти можно вот досюда. Дальше, слева, траншея эта идет, по ней немцы и ходят, ящики таскают…

– Боеприпасы подносят, – поправил-заметил командир.

– Да, наверное, – пожал я плечами. – Три раза видел, как приходили, всегда человек пять-шесть, но еще трое стояли вот тут, – я указал, где находилось охранение, – смотрели по сторонам.

– Ясненько. Да, дела, парень, надо тебя в штаб полка отвести, сможешь там все нарисовать?

– Конечно, я ж не юродивый, – спокойно ответил я.

Вели меня сам лейтенант и еще два незнакомых бойца, Жору и Федора лейтенант оставил на их позициях. КП находился недалеко, но добирались часа два, уж больно открытые участки пришлось переползать. Но прошли, да и по бойцам видно, что делали это не раз. А вот когда вошли в штольню и оказались в штабе, все пошло намного быстрее и проще.

– Захарка, ты? Откуда? Тебя ж похоронили уже! – вскричал светловолосый парень.

– Да я, я, товарищ лейтенант, – выдохнул я.

Это был тот самый Светлов, с которым мы уже, так сказать, работали. Живой, хорошо.

– Наумов, ты где его добыл? – Светлов пожал руку командиру, который меня сюда привел.

– Не понял, ты его знаешь, что ли? – Наумов был удивлен, еще бы, ему-то я представился беженцем-скитальцем, а сейчас он еще и узнает, кто я есть.

– О, это, брат, самый нужный