– Слушай, а если она почти не работала, откуда деньги на собственную квартиру? – спросил вдруг Лавров, не упускающий ни одной мелочи.

– Меня это тоже интересовало, – усмехнулся Зубов, в глубине души очень довольный тем, что подумал об этом раньше старшего более опытного товарища. – Но все просто. Родители Ани и Евы жили на одной лестничной площадке с Марией Ивановной и Олимпиадой. Когда после смерти первой жены Бердников женился на Марии Ивановне, он с дочерями просто переехал к соседке. Жилплощадь позволяла. А когда девочки стали взрослыми, они просто продали родительскую квартиру и купили себе по «однушке». Конечно, так себе оказались квартирки, плохонькие. Но Анна быстро начала хорошо зарабатывать и поменяла свою жилплощадь на просторную хорошую квартиру в престижном микрорайоне. А Ева так и осталась тут. Хорошо хоть ремонт сделала.

В квартире действительно было, что называется, бедненько, но чистенько. Свежие, светлые, хоть и очень недорогие обои, тщательно побеленный потолок, свежеокрашенные оконные рамы, идеально белые двери. Неряхой Ева Бердникова точно не была.

– Мольберт пустой, – снова подал голос Лавров.

– Это тоже неудивительно. Она перетащила все свои картины в мастерскую к Анне. Хотя картинами это сложно назвать. У меня от одного взгляда на эту, с позволения сказать, живопись в голове мутится. Причем перетаскивала втихаря, когда Анны дома не было. Понять бы еще зачем?

– Может, Олимпиада Сергеевна не зря ее всю жизнь подозревала в сдвинутости? – предположил Лавров. – У сумасшедшего человека, несомненно, есть логика в действиях, вот только нормальным ее не понять.

– Евочка – совершенно нормальная. Такая же, как вы и я, – вмешалась вдруг в разговор старушка-соседка. – Мы с ней, почитай, пятнадцать лет бок о бок прожили. Нормальная она, хорошая, добрая. И рисует – одно загляденье. Все картины у нее со смыслом. Просто не каждому дано тот смысл разгадать. Но в голове от них не мутится. Нечего и наговаривать.

Сыщики осеклись, понимая, что при понятых болтают слишком много.

– Ты осмотрись тут как следует, – буркнул Лавров, кляня себя за несдержанность. Все-таки в их паре именно он был старше и опытнее. – Я на кухне пошурую. Если что, позову.

Кухня была такая, как и положено быть кухне в старой однокомнатной «хрущевке». Маленькая, тесная, со старой, хотя и очень чистой плитой и дешевеньким кухонным гарнитуром, рабочие поверхности которого совсем недавно оклеили яркой клеенкой. На плите стоял чайник. Лавров, неизвестно зачем, скорее машинально, чем по наитию, потрогал его металлический блестящий бок, в котором немного в искаженном виде отражалось его лицо. Потрогал и отпрыгнул в сторону от неожиданности. Чайник оказался теплым.

Не горячим, а просто теплым. Лавров даже посмотрел в окно, чтобы понять, не могла ли металлическая поверхность нагреться от лучей солнца. Но нет, солнце по-прежнему не могло пробиться сквозь плотную вату облаков, накрывших город, да и за окном стоял довольно холодный, хоть и в пределах климатической нормы, январь. Тот самый месяц, когда, как известно с детства всякому уважающему себя человеку, «солнце светит, но не греет».

– Леха! – заорал Лавров, все еще не придя в себя от неожиданного открытия. – Иди сюда! И понятых зови.

В дверях кухни появилась, поджимая губы, старушка. Было видно, что за свою молодую, непутевую соседку она действительно переживает, а вопросы следователей ее рассердили. Следом возник недовольный сосед, растирающий мясистой пятерней помятое лицо.

– Чего еще? – из-за их спин спросил голос Зубова.

– Товарищи понятые, прощу вас зафиксировать факт, который будет отмечен в протоколе осмотра, – скучным голосом сообщил Лавров. – На плите стоит металлический чайник, и он теплый. Думаю, его кипятили примерно минут пятьдесят назад, не больше.

– Чего? – Зубов бросился к плите, приложил руку к металлическому боку и тоже ощутил под пальцами тепло. – Получается, кто-то покинул эту квартиру всего за полчаса до того, как мы здесь появились?

– Получается, так. – Лавров потер затылок и смачно выругался, а потом испуганно покосился на старушку, которая пуще прежнего поджала губы. – Если бы мы уехали с места происшествия минут на сорок пораньше, то, глядишь, ее здесь и застали. А так, ищи-свищи ветра в поле.

– Погодите, я вот этого не понял, – вступил в разговор мрачный и сонный «нижний» сосед. – А вы чему удивляетесь-то? Вы, думаете, жилица эта тут не живет?

– Конечно, не живет. – Старушка, видимо, окончательно разуверилась в сыщиках и стояла теперь, уперев руки в боки. – Евушка уже больше года в отъезде, и если бы вернулась, то ко мне бы сразу зашла. И не из-за цветов своих, а из-за меня. Она всегда моими делами интересуется и о здоровье всегда спросит. Милая девочка, воспитанная, – добавила бабушка, покосившись на любителя нецензурной лексики Лаврова.

– Подождите, – остановил соседку Лавров. – Вашу версию событий мы знаем. А вы, товарищ, что имеете в виду?

– Да то и имею. Уж Ева это или Адам, мне неведомо. И шума я особого не слыхал. Врать не буду. Но периодически слышу шаги над своей головой. Как будто бегает кто босыми пятками. Знаете, поди, как это бывает. Вот и сегодня, пришел с работы, дождался, пока жена спиногрызов в детский сад соберет и на работу уйдет, чайку выпил и спать лег…

– Простите, а во сколько это было? – Зубов подался вперед, внимательно ловя каждое слово.

– Так аккурат в начале восьмого, – развел руками мужик. – В общем, шаги зашлепали. Упало еще что-то. Я прямо озверел. Думаю, не дадут, сволочи, поспать! Но потом тихо стало, как будто тот, кто наверху, тоже спать лег. Правда, еще в ванной вода лилась. Я отлить пошел, слышал. В общем, был тут кто-то сегодня утром. Точно вам говорю.

– Да это мы уже и сами поняли, – вздохнул Лавров. – Получается, кто-то в семь часов утра пришел в эту квартиру, принял душ, а потом лег спать. А проснувшись, выпил чаю, тщательно вымыл за собой чашку или кружку, тщательно вытер, – в подтверждение своих слов Сергей достал из сушилки над раковиной совершенно сухую чашку. – Причем непонятно чем вытер, раз полотенце совершенно сухое и немятое. А потом ушел, забрав с собой использованный чайный пакетик, потому что в мусорном ведре ничего нет, я проверил.

– И кто это же был, по-вашему? – всполошилась старушка. – Кто может бывать в Евушкиной квартире?

Теперь она выглядела не сердитой, а скорее испуганной. Даже присела на кухонную табуретку, видимо, перестали держать ноги.

– Кто-то не очень нормальный, – сердито ответил Зубов, – кто вытирает досуха чашки и уносит с собой спитые пакетики и использованные салфетки. Кстати, в ванной тоже все полотенца абсолютно сухие и практически стерильные.

– Скажите, а как часто вы слышите звуки в этой квартире? – уточнил Лавров у мужика, с которого, казалось, окончательно слетел сон.

– Врать не буду, не часто, – тот почесал грудь под майкой, переступил с ноги на ногу. – Примерно раз в месяц, не чаще. Но по датам, конечно, не вспомню.