дверь и сказал: «То, о чем я сейчас расскажу, никто не должен знать. Лет через двадцать Юрке расскажешь». Оказалось, что чешские пограничники, прежде чем сообщить в советское посольство, что они задержали на границе сотрудницу международного журнала «Проблемы мира и социализма», у которой в паспорте нет отметки о выезде, позвонили сначала своему начальству, в чешскую госбезопасность. Их связали с Прохазкой, и тот, сразу поняв, в чем дело, взял ответственность на себя. Он заявил, что эта молодая журналистка действительно работает в журнале, на хорошем счету, никуда бежать не собирается и едет на Балатон отдыхать. А отсутствие посольской отметки о выезде объяснил спешкой и русским разгильдяйством. Так мой дорогой Прохазка меня спас.

* * *

К концу сентября все сотрудники вернулись из отпусков. Мои тревоги постепенно рассеивались. Я убедилась, что в журнале обстановка довольно вольготная. Шеф-редактор журнала Алексей Матвеевич Румянцев, человек чести, немало способствовал тому, что в редакции сложилась атмосфера свободная и творческая. Собралось немало умных молодых интеллектуалов, которым хотелось преобразовать нашу жизнь, сделать ее более гуманной, открытой, демократичной. Недаром из нашей пражской когорты вышло потом немало «прорабов перестройки», ставших заметными в горбачевские времена.

Редакцию журнала курировал Международный отдел ЦК КПСС, но над нами не было ни Главлита, ни выездной комиссии ЦК. Печатать не печатать материал, отправляться не отправляться в загранкомандировку – всё решал шеф-редактор. Мы без страха общались с иностранцами, читали мировую прессу без всякого допуска в «спецхран». Ездили в соседние Польшу, Венгрию и довольно часто в командировки в капстраны.

В редакции образовался клуб «Пражские встречи». Приглашали чешских режиссеров «новой волны». Смотрели не только новое чешское кино, но и лучшие фильмы Италии, Франции. В редколлегию журнала входили представители компартий, они, конечно, были разные. Я подружилась с латиноамериканцами, что было естественно, а еще с представителем Италии Микелино Росси. Участник движения Сопротивления и один из руководителей «ревизионистской» компартии, он критически относился к советской действительности. Умный, ироничный, открытый, попытался поначалу приударить за молодой «кубиночкой», но быстро понял: место занято и лучше с ней просто дружить.

Конечно, большинство «представителей» жили своей жизнью. Мрачные немцы из ГДР всегда резко возражали при обсуждении острых материалов, но вообще в работу советского коллектива, готовившего номер на русском языке, не вмешивались. Если у кого-то и возникали вопросы, решались они на встречах с шеф-редактором. Иностранные редакции делали перевод всех материалов (в лучшие свои годы журнал издавался на тридцати языках). Чешский коллектив выполнял организационные и хозяйственные функции, то есть в основном обслуживал нас и представителей партий. Официальный представитель чехословацкой партии – соудруг Вацлав Славик был одновременно и вторым ответственным секретарем журнала. Замечательный был человек. Немолодой, из прозревших коммунистов-сталинистов. Во время Пражской весны неофициально организовал в журнале переводы речей Дубчека, Смрковского и другие важные документы, статьи из чешских газет для распространения в Советском Союзе, стал активным участником августовских событий 1968 года, за что и поплатился. Из журнала его уволили, и при новой власти пришлось ему улицы асфальтировать, чтобы дожить до пенсии. А о моем друге Прохазке, который тоже оказался неугоден новой власти, мне ничего не удалось узнать.

Конец «румянцевской деревни»

Когда из Москвы, как гром среди ясного неба, пришло известие о снятии Хрущева в октябре 1964 года, многие, даже умные ребята вроде Жени Амбарцумова, поначалу радовались: «Ну наконец-то сняли кукурузника!» Поразило меня, что в споре с ними Юрий Карякин тогда проницательно заметил: «Зря радуетесь. Это начало конца, в том числе и нашей редакции. Теперь пойдет реставрация сталинизма».

Действительно, что-то в нашей редакции стало меняться, хотя не сразу. Мы еще весело и дружно встретили Новый 1965 год, устроив роскошный карнавал с переодеванием, капустником и танцами. Но вскоре в Москву отозвали нашего любимого шефа – Алексея Матвеевича. Румянцева отстранили от руководства журнала. Впрочем, пост ему дали почетный – главного редактора «Правды» (нельзя же бросать в никуда члена ЦК!). Вместо него прислали академика Юрия Павловича Францева.

Образованный, вальяжный, знаток языков, не без чувства юмора и… патологический трус, готовый выполнить все, что ему прикажут. Талантливый ученый, в молодые годы он занимался сравнительным изучением языков и литератур Запада и Востока. Но после кадровых чисток 1937–1938 годов вступил в партию и сменил научную стезю на партийную карьеру. То ли из-за страха, то ли из-за желания получить доступ к привилегиям «продался большевикам», как сам он потом признавался. Вот он-то и стал чистить журнал от распоясавшихся «ревизионистов», вышедших из-под идеологического контроля партии.

Первым выдворили Карякина. Юра сразу понял при встрече с новым шефом – от него решили избавиться. Предлог использовали самый грязный – донос руководителя испанской группы переводчиков. Его комнатка была рядом с карякинским огромным кабинетом, где собиралась пражская вольница – друзья, представители тех партий, что разочаровывались в коммунизме и позволяли себе самые смелые речи. К тому же много пили и шумели. Вот тебе и «поведение, несовместимое…».

Провожала Карякина в июле 1965 года почти вся редакция. Накануне отъезда устроили в его честь футбольный матч. Две команды были сформированы по «идеологическому принципу» – те, кто за «социализм с человеческим лицом», проще говоря, хрущевские недобитки, составили одну команду, а сторонники нового, брежневского партийного руководства – другую. «Наши» выиграли. А Юру наградили специальной грамотой «За активную игру в футбол в сборной команде редакции журнала „Проблемы мира и социализма“», на которой потом все расписались.

На перроне Карякина провожало много друзей. Пили, пели. И вдруг уже перед отходом поезда Юра начал, а все подхватили: «Вы пропойте, вы пропойте славу женщине моей». Многие женщины плакали – Юру в редакции любили, моих слез никто не заметил.

* * *

Обстановка в журнале быстро менялась. Уехали Мераб и Грушин. Покинул свой пост Иван Фролов. Вдруг как-то заметно приободрились и активизировались те, кто явно был связан с «органами». Тут-то мне и припомнилось, как однажды я стала свидетелем стычки Карякина с одним из них. Молодой и довольно наглый, вызывавший у меня брезгливость консультант-переводчик подошел к Карякину после отставки Хрущева и с усмешкой сказал: «Ну что, спор наш скоро решится. У вас теории, а у нас методы. Теперь увидишь – кто кого». Я тогда не поняла, о чем шла речь. Карякин мне ничего не объяснил. Но методы чекисты начали применять и в журнале.

Все как-то притихли. Не было уже прежних дискуссий, печатались округлые пресные статьи. В сущности, «обновленная» редакция журнала, вслед за ее новым шефом-угодником, стала пособником начавшегося замораживания