Они хорошо посмотрели, проверили, уточнили. Кудряшовой, слава богу, ни в списках погибших, ни в сводках не было…

Оставалось только ждать и надеяться. Ждать, что Надя вернется, надеяться, что она просто решила наказать его за неуважение к родственникам, за танец с Наташкой, за хамство, за грубость и еще за что-нибудь…

Вот только пропавшие деньги никак в эту схему наказания не вписывались, не клеились с Надькой, и скорее он поверил бы, что она без вещей вернулась за копейки работать на швейную фабрику, чем в то, что она, прихватив двадцать тысяч евро, сбежала.

А ему про эти несчастные гроши постоянно напоминали в агентстве, работнички ему печень выели своими намеками.

Вчера он случайно услышал разговор бухгалтерши и Дарьи.

– Я просто не знаю, что делать, просто не знаю! – верещала бухгалтерша так, чтобы ее слышало как можно больше народу. – Сумма-то немалая… Я Грозовскому заикнулась, а он как-то странно среагировал.

– И как? – спросила Дарья, курившая в коридоре.

– Кричать стал… так кричал, просто ужас!

– Ну и что тут странного? – лениво ответила Дарья. – Обычная форма выражения эмоций, принятая в нашем департаменте.

– Просто с ума сойти! – кипела от возмущения бухгалтерша. – Сумма-то какая! Я просто не знаю, что делать!

– Ладно тебе… Может, и деньги еще найдутся, и Кудряшова…

Дарья зашла к нему в кабинет, разложила эскизы.

– Ты это, в принципе, уже видел, я только слегка скорректировала. А вот здесь – все заново. Это постеры для «Стройкома».

– Как тебе с ними? – спросил Дима, хотя плевать ему сейчас было и на «Стройком», и на постеры, и на Дарью.

– Нормально.

– Недурно. Можешь отправлять заказчику. Все?

– Все. – Дарья собрала эскизы, но уходить не собиралась. – Бухгалтерия в падучей бьется.

– Знаю, – кивнул Грозовский.

– Странная история… – Она присела на край стола, ее колени оказались у Димы перед носом, но плевать ему было на эти колени… И на все остальное тоже.

– А ты сам-то что думаешь? – не отставала она.

– Ничего не думаю. Я только знаю, что Надежда… Не могла она. С ней что-то случилось.

– А другие варианты ты не рассматриваешь?

А ведь только что говорила, что и деньги найдутся, и Кудряшова. Дима ждал от нее поддержки, а Дашка…

– А что ты вообще о ней знаешь? – наклонилась она к нему близко, и он почувствовал на щеке ее дыхание. – Ольгина подруга? Работала с ней на консервной фабрике?

– На швейной.

– Ты в этом уверен? А может быть, она с Ольгой в другом месте работала? Может, на зоне тоже есть фабрики… швейные?

– Чушь собачья! – Грозовский резко встал, отошел к окну. – Чушь!

– Но деньги исчезли. Из песни слов не выкинешь, Димочка.

Он еле сдержался, чтобы не перейти на «обычную форму выражения эмоций, принятую в нашем департаменте»… Еле сдержался, но, словно чтобы добить его, в кабинет заглянула бухгалтерша.

– Дмитрий Эдуардович! Вы уж простите меня, но я не знаю, что делать. Может быть, Кудряшову в розыск объявить? Как быть с деньгами пропавшими? Сумма-то немалая. Я просто с ума схожу…

– Списать! – заорал Грозовский, чувствуя, как мутится разум от ярости. – Ясно?! Списать! И если еще кто-нибудь что-нибудь когда-нибудь пикнет про эти проклятые деньги! Уволю!!! Всех уволю! К чертовой матери!

Бухгалтерша выпрыгнула из кабинета, а Дарья посмотрела на него как-то странно.

– Тебя это тоже касается, – на всякий случай уточнил Дима.

…Неделя прошла, а Нади все не было. Если это наказание с ее стороны, то очень жестокое…

Дима перестал бриться, ему было наплевать, во что он одет. Он ел что попало и где попало, вернее, почти не ел, много курил, а вечерами пил в одиночку виски…

Жизнь потеряла краски и измучила своей неопределенностью. Оказалось, что это страшная пытка, хуже, чем иголки под ногти, – тягучая серая неопределенность.

Вроде все получилось, а радости не было.

Эйфория испарилась, словно пузырьки из шампанского.

Грозовский как-то неправильно отреагировал на ситуацию. Как-то очень возвышенно, глупо и по-провинциальному благородно. Словно в последнее время перечитал любовных романов. Словно был не акулой бизнеса, а бедным юношей, на все готовым ради любимой.

Где-то она просчиталась.

Или нет, она все сделала правильно, только нужно еще подождать и… дожать ситуацию.

Случай представился в тот же день. Грозовский забыл на столе в кабинете мобильник, а она его… Просто взяла на память.

А где гарантия, что у Кудряшовой не пройдет приступ гордости и она не станет названивать несостоявшемуся жениху?

Вечером Дима метался по агентству с воплями.

– Черт! Куда мой мобильник делся?! Вроде я его в кабинете утром оставил…

Дарья взяла его под руку, прижалась всем телом.

– Поищи. У тебя на столе такой бардак.

– Да искал я! Искал! Нету! – Он дернулся, отстранился, но она снова прижалась.

– Потерял?

– Не знаю! Я уже вообще ничего не знаю! Черт! Там у меня куча информации! Телефоны! – Он в отчаянии уткнулся Дарье в плечо, и она погладила его по небритой щеке.

– Да… Неприятно. Но не смертельно же? Я, кстати, сегодня платить в офис сотового оператора поеду. Хочешь, разберусь заодно с твоей мобилой?

Плечи его вздрогнули, господи, рыдает он, что ли?!

– Не грузись, Димочка. Расслабься.

Он оторвался от нее – глаза сухие, но чуть-чуть сумасшедшие.

Хоть бы раз кто-нибудь вот так сошел с ума из-за нее, Дарьи…

Ничего, она дожмет ситуацию, и Грозовский забудет завхозшу как страшный сон. И они вместе на его сорок первом этаже будут хохотать за бутылкой виски над его швейно-консервным увлечением.

К ней вернулась память, и это оказалось еще хуже, чем если бы она ничего не помнила.

Надя внезапно проснулась ночью и вспомнила – кто она и что с ней случилось. Она вспомнила Димку, его однокурсницу и Палас Отель… Она даже вспомнила, что, по всем ее расчетам, Димка уже должен помереть с голоду, а раз он до сих пор к ней не пришел, значит…

Значит, однокурсница его накормила.

В общем, память могла бы и не возвращаться. Ничего хорошего в самочувствие Нади она не привнесла.

Утром пришел замотанный доктор в очках и не очень свежем халате, а с ним – медсестра с ниткой стразов в ярко-красных волосах. Халат у медсестры заканчивался ровно там, где начинались худющие бесконечные ноги.