После памятного боя с ведьмачкой Рыбихой незнатям пришлось туго. Давло чаровным огнем обожгло голову, и торопень сильно занедужил. Гороху сундук с отпорами упал на ногу, и теперь овинник скакал на деревяшке, костеря всех личеней скопом, а чаровников и чаровниц в особенности. Матуха пострадала меньше ватажников, ей лишь опалило перья, но неожиданный «подарок» от шипуляка, оказавшегося полуверком, потеря сотни уже, казалось, бывших в руках отпоров, а главное — перевернувшийся на лестнице во время бегства из квартиры проклятой Рыбихи сундук сильно испортили и без того тяжелый характер Вошицы. И более всех от нее теперь доставалось единственному практически не пострадавшему незнатю — Двум Вершкам.

Целыми днями напролет матуха перебирала сохранившиеся ключи, которых осталось меньше половины, и ругмя ругала росстаника, обвиняя его во всех бедах, свалившихся на ватагу.

— Лупень ты беспутный, шаромыга криволапая! Нет чтобы плечо подставить, подмочь, гнидское отродье! Где теперь отпоры брать, а? Сколько трудов, сколько ночей бессонных — все прахом пошло. Ой, головушка моя горемычная, ой, долюшка моя скорбная, — завывала матуха, а Горох и верный Давло вторили ей, один — мотая обожженной головой, обмазанной зельем из крысиного помета, другой — скача на костыле по дну котла.

Личеням, что приходили на склад, эти протяжные вопли и странный стук казались гудежом в старых трубах, и коммунальщики со страхом поглядывали на ржавый котел в углу бывшей кочегарки. Столько лет простояла система отопления дома сухой, и вот поди ж ты — ожила, запела.

— Не иначе нечисть какая-то у нас завелась, — высказался как-то прораб. — Ломать надо эту рухлядь. Вон сколько места занимает.

Коллеги его, приканчивая вторую бутылку белой, согласно кивали нестрижеными головами, прекрасно понимая — никто ничего ломать не будет, у РЭУ лишних финансов нет, да и нелишние все расписаны на год вперед.

Два Вершка отмалчивался. Он мог бы возразить матухе и остальным — большую часть хранившихся в сундуке отпоров добыли они с Куканом, но где сейчас брат-заводник? В Ныевой пади. А почему? Много брал на себя, борзел не по делу. «Нет, — говорил себе Два Вершка, — лучше уж я рот на замке подержу. Так вернее будет, да и спокойнее. Матуха погорюет да и отойдет. И все как прежде пойдет — на промысел бегать станем, личеней щипать, отпоры копить. Жизнь не кончилась — и ладно».

Но «как прежде» — не вышло. На второй седмице, как поселились ватажники в кочегарке, явился по их души гость незваный, да такой, что хуже и придумать нельзя, — Кощев посланник, задушник из ближнего круга повелителя московских незнатей.

День был — как все другие, тяжкий. Ватажники только-только перекусили что Ный послал да проворные руки Двух Вершков с соседней помойки принесли. Матуха, ковыряя щепкой в зубах, привычно уже поносила росстаника. Давло и Горох при тусклом свете масляной коптилки играли в зернь, кидая черные самосдельные кости.

— Не свисти — добра не будет, — буркнул Давло, которому не фартило.

— Это ж ты свистишь! — удивленно вскинулся Горох, шевеля длинными усами. — Нет, незнати честные, вы гляньте, что делается! Сам свистит — и меня ж попрекает! У-у-у, обговорник!

— Да я ни вполгубы не свистел! — зарычал Давло.

Матуха повернула голову, каркнула:

— Эй, свистуны! Ну-ка тихо! Я разбирать не буду — обоих огрею!

И тут в котле зазвучал еще один голос, незнакомый, жуткий:

— Это я с-с-свищ-щу. Вс-с-сегда с-с-свищ-щу…

И в трубе, что выводила из котла в подвал дома, появилась вытянутая голова, вполне себе человеческая, с носом, ртом, лбом и подбородком. Вот только глаза были змеиные, с вертикальным зрачком, да между тонких губ метался черным огоньком раздвоенный гадючий язык.

Незнати замерли, а следом за головой в их обиталище появилось и тело — чешуйчатое, гладкое, оно тихо шелестело, свиваясь блестящими кольцами.

Первой опомнилась матуха:

— Здраве будь, батюшка! Вот уж воистину: гость дорогой — хозяйке радость!

— Не с-суетис-сь, — просвистел задушник. — С-с-слово я имею от с-с-самого Кощ-ща. С-с-слуш-шайте…

И обомлевшие ватажники услышали от жуткого посланника, что срок их вышел, откупа нет, а значит, теперь придется отрабатывать право жить под справедливой Кощевой дланью.

— З-за город пойдете, в подз-земелья дальние, — покачивая головой, говорил полузмей. — С-с-служ-жбу с-с-сос-служите — с-скостит повелитель час-сть долга. Иначе — вон из града Мос-скова!

— А что за служба-то, батюшка? — спросила Вошица.

— Подмогу дадите ч-чаровнику ч-чуж-жедальнему. Ваш-ше дело плевое — с-с-спину ему прикрыть. Путь гряз-знюха укаж-жет. Бойтес-с-сь обмануть повелителя! Прощ-щайте…

И задушник, звонко щелкнув кончиком хвоста, изогнулся и исчез в черной дыре. Наступила тишина. Первым подал голос Горох.

— Куды ж нам идтить-то? — спросил он, поднимая кривой костыль. — Калеченые мы да недужные.

— Все одно службу Кощеву справлять придется, — горестно простонала матуха и указала на невесть откуда взявшуюся черную свечку, над которой трепетал злой огонек. Незнати хором вздохнули. Черная свеча — Кощев сторожок. Все знали — догорит она, и, если до того времени наказ не будет исполнен, чаровный вихрь выметет ослушников прочь из города…

Соня сидела на переднем сиденье «майбаха», крепко вцепившись в ремень безопасности. Ее трясло. Стараясь смотреть только на дорогу, она все еще не могла отойти от обморока, случившегося с нею, когда грязный уродец попытался коснуться ее своими кукольными ручонками.

Это существо, этот бессловесный карлик с глазами бездомной собаки был, по словам тети Клавы, Олегом. Сейчас он сидел сзади, рядом с дворничихой, и время от времени принимался тихонько скулить. От его голоса Соня вся обмирала, и только ободряющие взгляды, что изредка бросала на нее хозяйка дорогой иномарки, представившаяся как сильверея мистресса Хельга Иоганновна Фиш, удерживали девушку от того, чтобы снова не соскользнуть в спасительное забытье.

Они ехали в Зареченск, а точнее — в Разлоговские катакомбы. Только там, где Олег под воздействием неведомых спутницам Сони чар превратился в шипуляка, ему можно было вернуть человеческий облик.

После того как Соня пришла в себя, обе женщины довольно долго объясняли ей, что обнаружили какой-то черный след и по нему постараются найти место, где все и произошло. И, когда Соня поняла, о чем идет речь, ее затуманенное сознание все же смогло соединить причину и следствие.

— Это было в Разлогах, — уверенно сказала девушка. — Там остались его вещи.

— Показать сможешь? — деловито спросила мистресса. Соня только кивнула.

И вот теперь они мчались по пустой Москве и тетя Клава баюкала шипуляка, а заодно и успокаивала Соню, негромко напевая:

Лели-лели-лелюшки,

Сгинут все недолюшки.