— Сто-о-ой! — Пронзительный визг мистрессы ударил по ушам, заглушая рев ветра, и вдруг наступила необыкновенная, стеклянная тишина.

Соня попыталась пошевелиться — и не смогла двинуть даже мизинцем. Она превратилась в живую статую, но при этом видела зависшие в воздухе снежинки, мистрессу, распластавшуюся в прыжке, взлохмаченные седые волосы тети Клавы, выбившиеся из-под платка, приоткрытый рот дворничихи, изумленно округлившиеся глаза…

Каппа короткими и быстрыми шажками подбежал к замершей златее и воткнул меч ей в живот. Гортанно выкрикнув какую-то фразу, он крест-накрест рубанул женщину, присел — и пропал.

Рев ветра обрушился на Соню, словно кто-то снова включил звук. Снежный заряд сбил ее с ног, она выронила шипуляка и сунулась лицом в сугроб. Несколько бесконечно долгих секунд девушка выбиралась оттуда, а когда наконец-то оказалась на ногах, ветер уже стих, снег перестал, а посреди поляны, над телом тети Клавы, сидела и выла, царапая себе лицо, мистресса…

Переступая негнущимися ногами, Соня подошла к ним. Все лицо тети Клавы заливала кровь, лишь глаза, неожиданно ясные, точно отмытые талой водой, голубели пронзительно и ярко. Из приоткрытого рта вырвались какие-то слова, но Соня не поняла их.

— Ниже! Ниже нагнись! — простонала сильверея, сидящая в снегу поодаль. Соня упала на колени, склонила лицо к умирающей. Слезы душили ее.

— У матери… братья были? — прошептала тетя Клава.

Сперва девушка не поняла, при чем тут ее мать, но мистресса прикрикнула:

— Отвечай!

И Соня отрицательно покачала головой.

— А у бабки?.. — снова спросила златея.

Соня снова ответила — нет.

— Прости меня… девонька… — прохрипела старуха и скользкой от крови рукой сжала пальцы девушки. И в тот же миг глаза ее засияли чистым золотом, а голос обрел силу. Над заснеженной поляной полился тягучий, низкий наговор, древний и жуткий: — Костями вражьими, силой чуровой, молоньей-Перуницей, Ирием-садом, крестом Христовым, Марией-девой, душою своею заклинаю рабу Божью Софью принять силу чаровную до упокоя. Слово мое верное, как вера наша православная. Аминь! Да пребудет с тобой, раба Божья Софья, праматерь наша Мокошь и Святая Богородица!

Златея умолкла, изо рта ее толчками пошла темная, густая кровь, свет в глазах погас, и Соня поняла, что тети Клавы больше нет…

Она поднялась на ноги, машинально вытирая мокрую от крови руку о пуховик, и, не глядя на мистрессу, уронившую лицо в ладони, куда-то пошла, опустошенная, без мыслей в голове, ничего не видящая и не замечающая. И тут ее скрутило. Острая боль прошила все тело, захрустели кости, судорогой свело ноги, к горлу подступила тошнота. Соня закричала — и не услышала своего крика. Ее бросало то в жар, то в холод, в висках ломило, глаза застилала красная пелена…

Все закончилось так же неожиданно, как и началось. Соня стояла на четвереньках, не замечая, как вокруг ее рук с шипением тает снег, и очумело вертела головой.

— Что это? — с трудом вытолкнула она из себя вопрос.

— Ты — девка, которую родила девка от девки, — всхлипывая, объяснила мистресса. — Тебе Клавдия Васильевна передала свою силу.

— Что?! — Соня повернула заплаканное лицо к сильверее.

— Теперь ты чаровница.

— Ведьма? Колдунья?

— Можно и так сказать, — кивнула мистресса и добавила: — Видишь, как в жизни бывает. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь…

— И я теперь все могу? — потрясенно спросила Соня, не дослушав.

— Все не все, а можешь действительно многое. Если хочешь, я попробую помочь тебе осознать себя, овладеть силой. Сейчас погребем павшую, сядем в машину, вернемся в Москву. Противник не по зубам нам оказался, ну да и до нас ему дела, хвала Хвостатому, нет. Он ушел — и мы уйдем. Забудем все. У тебя, девочка, начнется новая, удивительная и увлекательная жизнь!

Мистресса рассмеялась, и смех этот, немного, всего лишь самую малость наигранный, вывел Соню из оцепенения.

— Ой, а где… Где Олег? — Девушка вскочила, оглядываясь. — Куда он делся? Олег! Оле-ег!

— Да брось ты этого заморыша, — подбежав к девушке и заглядывая в глаза, жарко зашептала мистресса. — На что он тебе? Нам те чары, что на нем лежат, перебить не дано. Выкинь из головы. Нет его больше, Олега твоего. Поняла? А теперь успокойся, нам еще предстоит погребение. Я Клавдии должна — вот в память о ней тебе должок и отдам, выведу в люди, подскажу, научу. Ну?

Вкрадчивый голос мистрессы проникал в самую душу. У Сони закружилась голова, и перед глазами поплыли заманчивые видения: вот она, одетая в «маленькое черное платье», с брильянтовым колье на открытой шее, стоит в залитом светом множества хрустальных люстр беломраморном зале, а вокруг толпится весь столичный бомонд. Люди, которых она раньше видела только по телевизору, почтительно здороваются с нею; мужчины целуют руку, дамы делают книксен. По натертому паркету скользят лакеи с подносами, на которых искрятся бокалы. До Сони долетают обрывки разговоров: «Ах, какой прием… А как хороша хозяйка… Софья Георгиевна — первая невеста в России…» Гости по ее приглашению идут в банкетный зал, где на специальной эстраде сверкает инструментами оркестр… Нет, не оркестр, а рок-группа! «Мельница»! Вот Хелависа берет микрофон.

Клянусь, я все бы отдала,

Чтоб горца вновь домой вернуть!

Соня вздрогнула. Исчезли зал, хрусталь, лакеи и мужчины во фраках. Она стояла на лесной поляне, рядом лежало тело тети Клавы, и снег уже запорошил ее лицо. У ног хныкал невесть откуда взявшийся шипуляк.

— Нет-нет-нет, — быстро замотала головой девушка. — Никуда я без Олега не поеду! Вы что! Я так не могу. Ведь он же из-за меня, понимаете? И тетя Клава… Я должна…

Звонко хлопнув в ладоши, мистресса вскинула голову и торжественно провозгласила:

— Сделано!

— Что, простите? — не поняла Соня.

Зябко поежившись, женщина, сразу ставшая какой-то усталой и осунувшейся, ответила:

— Силу тебе златея передала. А путь свой ты должна была сама выбрать. И выбрала. Видели боги — я не мешала. Теперь ты — чаровница золотого пути.

— Такая же, как тетя Клава? — прошептала Соня, посмотрела на мертвую старушку и снова заплакала…

«База» незнатей находилась за кольцевой, неподалеку от полигона захоронения бытовых отходов «Аннино», или, проще говоря, возле аннинской свалки. Недовольный тем, что его заставили работать в законный выходной, водитель довез Тамару до перекрестка у села Орешки. Дальше предстояло идти пешком. На севере, среди голых рощиц, в белесой мути, угадывались мусорные терриконы. Темный дым поднимался в небо, где кружили стаи ворон, делавшие и без того безрадостный пейзаж совершенно апокалиптичным.

Тамаре предстояло обойти свалку и отыскать на ее окраине заброшенные дома, когда-то бывшие деревенькой Стрыгино. Раньше здесь обитали свалкеры, бомжи, кормящиеся с мусорного полигона, но потом их выжили незнати, наложив на окрестности особые чары, отпугивающие людей.