— А люди в нем — актеры! — точно в тон мне моментально откликнулась собеседница.

— А посему позволь тебя спросить: возможно ли сегодня посетить…

Тут рядом со мной шумно сглотнула Ирка, я посмотрела на нее, поймала завистливый взгляд и осознала, что с Хлопониной на пару бойко шпарю почти шекспировским стихом:

— …такое место, где найти смогу я

Известную и многим дорогую

Актрису старую,

Забыла, как зовут…

— Макарову?

— Да! Точно! Милораду

Петровну! Я была бы очень рада

Ее увидеть и услышать вновь,

Что сцена — ее вечная любовь

И что она все так же помнит тех,

С кем разделяла ранее успех,

Короче, Женя, где ее искать?

— Секунду, посмотрю… Сегодня в пять В Театре Драмы бенефис Трунова…

— А кто это? Мне это имя ново.

— Ну ты даешь! Он с нами третий год!

Приехал из Саратова, живет

В общаге, служит в нашей Драме.

Да ты его видала на экране,

В рекламе ресторана «Эгоист».

— Такой глазастый и худой, как глист?

— Полегче! Он заслуженный артист!

И бенефис его — серьезный повод.

Там будут все…

Тут до меня дошло, что в помещении стало дымно и чадно, как будто это не Иркина кухня, а адская. Я закашлялась и, разгоняя клубы дыма, сквозь который крупными звездами блистали очи впечатленной Ирины Иннокентьевны Максимовой, уже не стихами, а самой что ни на есть грубой прозой рявкнула:

— Омлет горит!

Ирка моргнула, отмерла и кинулась к плите.

— Омлет? — озадаченно повторила Хлопонина в трубке.

— Жека, прости, высокий слог отменяется, поэзия и быт в очередной раз категорически не совместились, — произнесла я скороговоркой. — Найдешь для меня пару билетиков на сегодняшний бенефис этого Врунова?

— Трунова, — так же деловито поправила Хлопонина. — Тебе билеты не нужны, я сейчас внесу тебя в список аккредитованных представителей СМИ. Скажешь на входе: «Логунова плюс один» — и тебя пропустят.

— Спасибо!

— Увидимся. — Женя положила трубку.

— Максимова! — взвыла я, отложив мобильник. — Ты что тут устроила? «В горящую избу войдет» — это не мое амплуа!

— А не надо выпендриваться! — мрачно ответствовала типичная женщина русских селений. — Я рифмы собираю, как курочка по зернышку, а ты ими фонтанируешь! Конечно, я заслушалась и обо всем забыла.

— Вспомни, — повелела я. — И еще запиши в свою бальную книжечку: в семнадцать ноль-ноль мы с тобой должны быть в Театре драмы. Там состоится бенефис одного заслуженного артиста, на который слетятся все другие близкие к исскуству персоны.

— И Тарантино тоже? — Ирка ловко скрутила в жгут полотенце, которым она разгоняла дым, и с нехорошим намеком похлопала им по бедру.

— Не исключено.

Проветрив помещение, заменив сковороду и заново приготовив омлет, мы позавтракали и все же разбрелись по кроваткам, чтобы к вечернему выходу выглядеть свежими и отдохнувшими.

Заслуженный артист Вадим Антонович Трунов не мелочился и для бенефиса замахнулся на Вильяма нашего Шекспира. Выбрал «Гамлета» и сам предстал в главной роли. У простодушной Ирки это вызвало возмущение.

— Какой из него Гамлет? Ему впору этого играть, который уже скелет! — негодовала она, веселя публику в ложе для прессы.

— Йорика, — подсказала я.

Никто с подружкой не спорил. Шестидесятилетный Гамлет смотрелся странно, особенно рядом с партнерами по сцене. Нет, с Офелией, которой и самой было крепко за сорок и которую играла супруга Трунова, тоже актриса, он вполне гармонировал, но возникали вопросы к королеве-матери. Либо она родила принца сразу тридцатилетним, либо разузнала секрет вечной молодости, потому что нельзя же в самом деле на девятом десятке выглядеть максимум сорокалетней!

Справедливости ради я напомнила:

— Смоктуновский в кино тоже сыграл Гамлета не юношей, ему было тридцать девять лет.

— Смоктуновский сейчас кричал бы «Не верю!» — огрызнулась новоявленная театралка.

— То был бы Станиславский, — поправила я и забрала у подружки бинокль.

Прежде Ирка как-то не жаловала театр, но теперь, в свете своих новых претензий и амбиций, решила наверстать упущенное и явилась в Драму во всей красе и в полной боеготовности: черная бархатная юбка в пол, кружевная блуза с высоким воротничком, на горле камея, на затылке строгий узел гладких волос, в руке бинокль. Поскольку театрального бинокля у подружки не было, а покупать такой специально прижимистая Ирка пожадничала, она взяла полевой бинокль Моржика. Тот в былые годы подвизался в спецагентах и сохранил кое-какие интересные и полезные штучки из своего снаряжения.

Бинокль в стиле милитари был несколько великоват и имел ярко выраженный военно-маскировочный окрас, но Ирку это не смутило. Она только заменила черный ремешок на золотой шнурок с кистями, снятый с гардины в собственной гостиной, и повесила наблюдательный прибор себе на грудь. Поскольку грудь у подруги была дивно пышной и высокой, бинокль лежал на ней почти параллельно земле, вызывающе таращась линзами в очи граждан среднего роста. Это прозводило несколько пугающее впечатление, так что народ в массе своей держался от Ирки на почтительном расстоянии. Зато в ложе мы заняли лучшие места в самом первом ряду у барьера.

Коллеги-СМИшники и с галерки прекрасно видели сцену: у каждого первого был профессиональный фотоаппарат или камера с мощной оптикой. Так что возрастного Гамлета все отлично разглядели. А простодушную Ирку — превосходно расслышали. Я подозревала, что в грядущих публикациях ее будут щедро цитировать. Не зря же многие подходили знакомиться? Наверняка интересовались личностью моей подружки для того, чтобы в текстах правильно оформить ее прямую речь. Впрочем, говорить об этом Ирке я не стала.

Она искренне радовалась интересу, проявляемому к ней представителями СМИ, и в антракте охотно раздавала визитки, на которых перед походом в театр замалевала белым корректором должность «директор ООО «Наше семя», начертав поверх замазки скромное «актриса». Эта надпись была гораздо короче той, которая осталась слоем ниже, что было очень заметно и изрядно интриговало. Я видела, как кое-кто из моих коллег пытливо ковырял ногтем высохшую замазку, желая докопаться до истины.

— У Трунова есть основания для ревности: пресса интересуется тобой не меньше, чем им, — сказала я актрисе Максимовой, деликатно намекая, что надо бы вести себя поскромнее. — Ты вообще не забыла, зачем мы сюда пришли?

— А? Что? — Ирка отвернулась от фотокамеры, которой щедро дарила набор улыбок в диапазоне от застенчивой до крокодильей. — Зачем?