Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дай мне, пожалуйста, мой блокнот.
— Какой блокнот?
— Что такое? Мой БЛОКНОТ. Мой БЛОКНОТ, — Гарриет на мгновенье впала полнейшую панику.
— Послушай, сначала извинись за то, что ты меня чуть с ног не сбила, — кухарка стояла, руки в боки, как будто ей абсолютно некуда было спешить.
— Я извиняюсь.
— Хорошо, — кухарка неуклюже повернулась и сунула руки в раковину, полную посуды.
— Мой БЛОКНОТ, — завопила Гарриет.
— Хорошо, хорошо. Даже не можешь подождать минутку, пока я смою мыло с рук.
— Нет, нет, я не могу ждать, я хочу блокнот прямо СЕЙЧАС.
— Хорошо, хорошо, — кухарка вымыла руки, вытерла их и полезла под мойку.
Откуда-то из глубины она вытащила блокнот, слегка заляпанный средством для чистки сковородок.
Гарриет схватила блокнот и помчалась наверх.
— Эй, а как насчет печенья с молоком?
Гарриет даже не слышала. Она вбежала к себе в комнату и бросилась на кровать. Минутку тихо полежала, с почтением разглядывая блокнот, а потом открыла его. Ее не оставлял ни на чем не основанный страх, что блокнот окажется пустым, но вот ее почерк, уверенный, и даже в чем-то красивый. Она схватила ручку и почувствовала, как мысли милосердно текут быстрым потоком, проскакивая через ее голову прямо на кончик пера и на бумагу. «Как хорошо, — подумала она, — а то я уже боялась, что у меня все мысли высохли». Она сделала несколько записей о том, что чувствовала, смакуя радостное ощущение в кончиках пальцев, скользящих по бумаге, невероятное облегчение возможности самовыражения. Скоро она села и принялась изо всех сил думать, а потом записала:
ЧТО-ТО НА САМОМ ДЕЛЕ СО МНОЙ ПРОИЗОШЛО. Я ИЗМЕНИЛАСЬ. Я НЕ ЧУВСТВУЮ СЕБЯ САМОЙ СОБОЙ. Я НЕ СМЕЮСЬ И НЕ ДУМАЮ НИ О ЧЕМ ВЕСЕЛОМ. Я ТОЛЬКО СНОВА И СНОВА ОЩУЩАЮ ЗЛОБУ. МНЕ ХОЧЕТСЯ ПРИЧИНИТЬ БОЛЬ КАЖДОМУ, ПРИЧЕМ ИМЕННО ТАК, КАК ЕМУ БУДЕТ БОЛЬНЕЕ ВСЕГО.
Потом она составила список:
МЭРИОН ХОТОРН: ЛЯГУШКИ. ПОЛОЖИТЬ НА ПАРТУ, ЗМЕЯ БЫЛА БЫ ЕЩЕ ЛУЧШЕ.
РЭЧЕЛ ХЕННЕССИ: ЕЕ ОТЕЦ, СПРОСИТЬ, КУДА ОН ДЕЛСЯ.
ЛАУРА ПЕТЕРС: ВОЛОСЫ, ОТРЕЗАТЬ ИХ ИЛИ СДЕЛАТЬ ЛЫСОЕ МЕСТО.
ПИНКИ УАЙТХЕД: ЗЛОБНЫЕ ВЗГЛЯДЫ, ЭТОГО С НЕГО БУДЕТ ДОСТАТОЧНО.
КАРРИ АНДРЮС: НАВРАТЬ ЕЕ ОТЦУ КАКИЕ-НИБУДЬ ГАДОСТИ ПРО НЕЕ.
ЭЛЛИН ХАНСЕН: НЕНАВИДИТ ДРАТЬСЯ. УДАРИТЬ ЕЕ.
ДЖЕНИ: СЛОМАТЬ МИЗИНЕЦ.
СПОРТИ: ДРАЗНИТЬ ДЕВЧОНКОЙ И РАССКАЗАТЬ ВСЕМ, ЧТО ОН ЧИТАЕТ ПОВАРЕННЫЕ КНИГИ.
МАЛЬЧИК В МАЛИНОВЫХ НОСКАХ: ???????
Для него она ничего не могла придумать, такой он был скучный. «Хорошо, — решила она, — завтра понаблюдаю».
На следующий день в школе Гарриет сосредоточилась на задуманном. Она настолько была этим поглощена, что совершенно не могла заниматься. Она заговорила один-единственный раз за весь день, когда спросила Рэчел Хеннесси, почему ее отец с ними не живет. Вернее, она спросила как бы между прочим:
— У тебя ведь нет отца, правда, Рэчел?
Рэчел взглянула на нее в ужасе и заорала:
— А вот и ЕСТЬ.
— А вот и нет, — быстро возразила Гарриет.
— А вот и есть, — закричала Рэчел.
— Ну, тогда он тебя не любит.
— А вот и любит.
— Тогда почему он с вами не живет?
Тут Рэчел разрыдалась.
На следующий день она сразу после завтрака направилась в парк. Долго ползала под кустами, пока не нашла лягушку. Это была крохотная лягушка, скорее всего лягушонок. Осторожно, чтобы не раздавить, Гарриет подняла его и положила в карман джемпера. Потом побежала в школу, придерживая рукой карман, чтобы лягушонок не мог выскочить. Она вбежала в класс, открыла крышку парты, за которой сидела Мэрион Хоторн, и осторожно опустила туда лягушонка. Он разок подпрыгнул и недовольно уставился на девочку. Она в ответ тоже пристально поглядела на него. Она начинал ей нравиться, и девочка надеялась, что с ним в суматохе не случится ничего плохого.
Она тихонько, чтобы не испугать его, закрыла крышку парты и чопорно уселась на свое место. Тут пришли остальные. Пока они стояли, здороваясь друг с другом, Гарриет схватила прядь волос Лауры Петерс и мгновенно отрезала их заранее приготовленными ножницами. Лаура даже ничего не заметила. Она весело уселась за парту, не подозревая, что теперь у нее не хватает большой пряди волос. Гарриет радостно поглядывала на то место, где раньше были волосы.
Как раз в ту минуту, когда Спорти, который все видел, уже собирался сказать об этом учительнице, Мэрион открыла крышку парты.
Гарриет в жизни не видала такой суматохи и не слыхала подобного визга. Это было просто замечательно. Казалось, весь класс внезапно превратился в вулканическое извержение криков, визга, беготни и падающих тел. Сначала никто не понимал, что произошло. Мэрион так громко завопила, что все повскакали с мест. Потом, когда они увидали нечто, казавшееся маленьким коричневым пятнышком, прыгающим с парты на парту, на чье-то плечо, опять на парту, а оттуда к кому-то на руку, они окончательно потеряли головы, даже сами не зная, в чем дело. Посреди этой суматохи Гарриет тихо встала и отправилась домой.
Когда она вошла, кухарка тихим голосом спросила:
— Что это ты делаешь? Тебе не полагается быть дома.
— Я просто вернулась домой.
— Почему ты вернулась? — еще тише спросила кухарка.
— Почему ты говоришь шепотом? — заорала Гарриет.
— У меня в духовке печется пирог, — прошептала кухарка. — Он через минуту будет готов. Не прыгай тут, не топочи ногами и не кричи, иначе он осядет.
Гарриет застыла, пережевывая отличную идею. Безо всякого предупреждения она ринулась на середину кухни, опрокинула стул и принялась скакать на месте, изо всех сил топоча ногами.
Кухарка пронзительно завопила и бросилась к духовке.
— Смотри, что ты наделала, ты, ужасное создание. Все, это последняя капля. Я увольняюсь. Если я останусь тут с тобой еще на один день, я помешаюсь окончательно и бесповоротно, а это не стоит тех денег, которые мне здесь платят.
Гарриет вышла из кухни.
Кухарка стояла и смотрела на осевший пирог. Он лежал на противне, плоский, как будто на него кто-то сел.
— Что-то с этим домом неладно. Так плохо еще никогда не было. Миссис Велш уж точно все от меня услышит, со всеми подробностями.
Гарриет весь день пролежала у себя в комнате. Она не смотрела в окно, не читала, не писала в блокноте. Она просто лежала, глядя в потолок. В голове у нее бесконечно крутилось одно-единственное имя: Оле-Голли, Оле-Голли, Оле-Голли, как будто сам звук этого имени мог заставить Оле-Голли появиться.
Позже, днем, она слышала, как кухарка кричала на ее мать: