К полуночи они дошли до Сприкдалена. Над темной землей медленно бродили огни факелов, но Эгиль не испугался: это не беспокойные духи мертвецов, это люди Бергвида обирают убитых.

– Где он лежит? Показывай скорее! – вполголоса окликнул он Стампу. – Если они его найдут, то мы его не получим, нас тут слишком мало. И тогда его потащат за ноги показывать Бергвиду, чтобы он посмеялся. Кончай рыдать и показывай место.

– Вон там! – Тролль, лапой утирая нос, другую вытянул в сторону опушки. – Там два валуна и много мертвых людей. И он тоже.

Как раз там, куда он показывал, бродили два факела и раздавались сдавленные перекликающиеся голоса. Ходить ночью среди мертвецов было жутко, но жадность одолевала страх.

Эгиль ущипнул себя за подбородок: ввязываться в драку сейчас совсем некстати.

– Ты можешь меня спрятать? – спросил он у тролля. – Чтобы они не увидели?

Стампа кивнул и сквозь рыдания принялся бормотать, делая длинными пальцами движения, будто плетет что-то. Вскоре между его ладонями замерцало маленькое серое облачко. В ночной темноте его было хорошо видно, видно и дырки, прожженные там, куда упали едкие троллиные слезы. Чары получались дырявыми, но спасибо и на том. Стампа бормотал, растягивал облачко, оно росло и вот уже стало размером с человека. Подпрыгнув, тролль набросил облачко на Эгиля. И Эгиль исчез. Накрыв его, «плащ слепоты» из серого стал черным и слился с темнотой, только дырки засветились сероватыми пятнышками. Сам Эгиль прекрасно видел все вокруг, но его больше не видел никто, кроме тролля.

– Показывай, – шепнул Эгиль.

Оставив четверых хирдманов с носилками на дальнем краю долины, Эгиль и Стампа пошли к обгорелой опушке леса. Оттуда еще несло душным дымом, под ногами скрипели головешки и трещали обгорелые сучья. Остывающие угли вспыхивали мириадами алых, багровых, золотых искр. Этими красными вспышками на черном был покрыт весь склон горы, и издалека казалось, будто расплавленная лава медленно ползет вниз по склону. Эгиль вспомнил, как они шли через этот склон, вспомнил едкий дым и жгучую резь в глазах, и удивился, что никто во всем войске потом не жаловался на ожоги. Даже башмаки у всех остались целы. Грюла знала, кого ей обжигать, а кого нет. Еще бы! За такую жертву… Ведь это она говорила о Хлодвиге. Он и стал той «кровью Вигмара», которая придала духу-покровителю столько сил… Невольно Вигмар повторил «подвиг» того древнего конунга, который во время битвы своими руками принес в жертву собственного сына, чтобы Один даровал ему победу…

Эгиль старался идти осторожнее, чтобы не наступить на мертвых, но получалось плохо, потому что тела лежали везде. Эгиль не боялся, что кто-то схватит его за ногу, он не хотел наступать на своих, которых невозможно было в темноте отличить от чужих. То и дело его слуха касался чей-то глухой стон, но он не мог задерживаться и искать живого среди мертвых.

Шагов за десять до опушки Стампа остановился и вытянул длинную лапу к земле:

– Вон там!

Там, куда он показывал, было темно, и Эгиль с большим трудом разглядел очертания нескольких наваленных друг на друга тел.

– Где там? – шепнул он. – Подойди поближе, полено ты ушастое, покажи толком!

Вместо ответа Стампа горестно заныл и снова принялся всхлипывать. Можно подумать, что это его брат! Эгиль сделал шаг вперед, и вдруг в груди у него резко похолодело: до него дошло, что сейчас он увидит Хлодвига мертвым. Пока он шел сюда, он это знал, но как-то не чувствовал; сейчас он осознал, что случилось, и дрогнул. Ноги не шли, дыхание замерло, все существо стремилось как-то отодвинуть миг страшного открытия…

Два факела приближались, и Эгиль уже видел, как держащие их мужчины наклоняются на ходу и разглядывают лежащие тела. Третий в шаге позади нес небольшой, но тяжелый мешок, в который шли шейные гривны, обручья, серьги, перстни, пояса и все прочее, что можно найти на трупах. Вздыхать некогда.

Эгиль наклонился и стал осматривать тела. Приходилось торопиться, пока грабители сюда не добрались. Впрочем, он их видит, а они его нет: если на одного из них обрушится удар из темного воздуха, двое других решат, что напал мертвый дух, и бросятся бежать.

На земле мелькнуло что-то светлое; Эгиль протянул руку и коснулся россыпи длинных, мягких волос. «Сокровище Стролингов», как смеясь говорил отец. Светло-золотистые, мелко вьющиеся густые кудри издавна были украшением Хлодвиговой родни по матери: ими мог похвастаться и Гейр Длинный, брат Рагны-Гейды, и его сыновья, и сами Хроар с Хлодвигом, получившие их в наследство от нее… Совсем остывшие, холодные, как трава, теперь эти кудри лежали под пальцами Эгиля и уже казались волосами самой земли…

Высвободив тело из-под упавших сверху, Эгиль поднял его. Тело уже остыло, казалось неповоротливым и тяжелым. Часть волос слиплась от крови и присохла к груди. На горле Хлодвига виднелась широкая рана: видно, острие копья вошло прямо под челюсть. Эгиль хотел взвалить тело к себе на плечи, но вдруг рядом раздались истошные вопли, и он быстро обернулся. Трое южан, что шли сюда с факелами, застыли с открытыми ртами и дико вытаращенными глазами. Руки Эгиля дрогнули, в мыслях мелькнуло: скорее положить Хлодвига назад и хвататься за оружие. Но южане, даже не пытаясь напасть на него, повернулись и бросились бежать, спотыкаясь о трупы и испуская отчаянные вопли. Эгиль сообразил: его-то они не увидели под троллиным «плащом слепоты». Они увидели только Хлодвига. Мертвец у них на глазах сам собой поднялся и встал – тут убежишь…

Из темноты вынырнули четверо оставленных хирдманов.

– Где ты, Эгиль? – тревожно окликнул Арнор Жук. Они ведь его тоже не видели. – На тебя напали? Ты жив? Где ты?

Почти под утро тело Хлодвига принесли к месту ночлега. Все, кто не спал, сошлись посмотреть на единственного убитого, которому удастся устроить надлежащее погребение. Вигмар бросил только один взгляд на носилки: тело было с головой накрыто плащом Эгиля, и лишь длинная прядь золотистых волос свешивалась из-под него. Вид этой пряди так резанул Вигмара по сердцу, что он тут же отвернулся, боясь не справиться с собой. Это «сокровище Стролингов» опять-таки было памятью о Рагне-Гейде – и у нее были такие же волосы. После свадьбы они спрятались под женское покрывало, но и сейчас, как тридцать лет назад, при мысли о Рагне-Гейде в памяти Вигмара вставало облако кудрявых солнечных лучей, которые она носила на голове и которые казались ему средоточием всей красоты и счастья мира. Хорошо, что она не увидела этого.

– Будем хоронить сейчас, – отрывисто распорядился Вигмар. – Неизвестно, что будет завтра.

Выбрав место на краю поляны, хирдманы принялись рубить дрова и складывать костер. Ни соломы, ни смолы взять было негде, влажный осенний лес давал не слишком хорошее топливо, но пришлось обходиться тем, что есть. На первые несколько рядов положили тело Хлодвига, покрытое тем же плащом, потом поверх него стали укладывать дрова – по-другому человеческое тело не сгорает.

В поисках дров посуше Орвар и Хьяльм, сыновья Гейра, забрели далеко в лес. Ночная тьма уже рассеивалась, и они шли по лесу без факела, не боясь стукнуться лбом о ствол. Орвар, ровесник Хлодвига, был мрачен и молчалив. Душа его как бы одеревенела от внезапного удара: по пути в битву приходится быть готовым к смерти, но то, что она выбрала Хлодвига, привыкшего быть хозяином жизни, казалось особенно жестоко и грубо. Хьяльм, на год младше, то и дело утирал рукавом слезы: это была первая смерть, вырвавшая одного из круга «асов Железного Кольца». Так жители округи звали тех, кто занимал почетные места за столом Вигмара Лисицы, как асы на пирах у Одина. Девять его сыновей, четверо их двоюродных братьев – сыновей Гейра Длинного, трое сыновей Тьодольва и один сын Эльдис – все семнадцать принадлежали ко второму поколению здешних властителей и росли дружным и грозным войском. Хлодвиг первым ушел от них к Одину. И именно его смерть вдруг так много открыла оставшимся – что они действительно уже взрослые мужчины, а не мальчики, так мечтавшие скорее вырасти. Жизнь, которая мнилась еще не начавшейся по-настоящему, уже кончена, и продолжения не будет. Обрублена ветка могучего дерева, и не приносить ей плодов.