Когда шестерка инквизиторов Рахал прибыла через тринадцать дней после того, как он был взят под стражу, Брезан понял, что его предупреждение восприняли всерьез. А он-то начал сомневаться. Он постоянно ходил из угла в угол, если можно было назвать «хождением» медленное движение по камере, мучительное из-за необходимости преодолевать затянувшиеся последствия сна в капсуле и паучьих ремней, пусть даже обстановка в целом и была спокойная. Он не сразу осознал присутствие шестерки. Простые одеяния, серые, с бронзовой окантовкой, невозможно было ни с чем перепутать – это был волчий эквивалент полностью официальной формы. Униформа Рахал подчинялась вывернутым наизнанку правилам: в качестве повседневной одежды они носили ту, что была украшена богаче.

Главным инквизитором была женщина с вьющимися волосами и невозмутимым выражением лица. Все шесть пар волчьих глаз посверкивали бронзой, демонстрируя, что Рахал активировали режим прорицания. Они пробормотали приветствие на архаичной форме высокого языка.

Брезан сглотнул комок, от страха появившийся в горле, и отвесил им настолько официальный поклон, насколько позволяли паучьи ремни, то есть не очень. Рахал славились щепетильностью в вопросах протокола, но в то же время гордились своей рациональностью. Они не станут винить его за то, что он не в состоянии контролировать.

Главный инквизитор ответила на поклон кивком, что означало, что она решила не обижаться.

– Кел, – сказала она. – Я инквизитор Рахал Хван. Мы здесь для того, чтобы определить истинность твоих заявлений. – Она говорила на очень чистом высоком языке.

– Сделаю все, что в моих силах, чтобы не мешать вам, инквизитор, – сказал Брезан, как будто он мог противостоять всей шестерке.

– Можешь сесть, – сказала Хван. – Это займет некоторое время.

Брезан дотащился до скамьи и сел. Ноги дрожали, но будь он проклят, если покажет это. Он поднял голову, твердо решив встретиться взглядом с Хван, даже если в этом не было особой необходимости, и провалился куда-то в сторону сквозь трещину в собственной голове.

Часть его осталась сидеть на скамье. Все остальное перенеслось в квартиру родителей на станции Ирисса, в пространство снов, призванное первым вопросом Хван. Он мимоходом спросил себя, что оно собой представляет, а потом его внимание привлекли стены. Они выглядели так, словно их переделали, соорудив из компонентов оружия, а промежутки законопатили каким-то вязким и блестящим веществом. С чего вдруг три его отца устроили такое?

Брезан поискал взглядом старшую сестру Кериезан в её любимом месте для чтения, у лампы с нарисованными кузнечиками. Её там не оказалось, как и двух её детей. Кериезан была единственной из сестер, с кем он ладил, и ему нравилось готовить их любимые блюда.

Он обернулся и увидел, что другие сестры, близнецы Миузан и Ганазан, играют в узорные камни, взяв набор младшего отца. Ганазан, чьи волосы были зачесаны назад, каким-то образом уговорила Миузан дать ей фору в три камня. Миузан была категорически против таких уступок. Брезан ни разу не уговорил её на фору, пока они были детьми, хоть она и была на шесть лет старше его.

Близняшки были в форме. Ганазан служила клерком на боксмоте, что считала более высоким постом по сравнению с тем, который предполагал метания туда-сюда на боевом моте. Ей всегда нравилась логистика. Миузан была полковником в штабе генерала Инессер и не переставала об этом говорить.

Брезан открыл рот и что-то сказал, сам не зная, что. Это не имело значения. Обе сестры не подали виду, что слышали его. Он взглянул на свои руки. Никаких черных перчаток. Никакой униформы, только строгая коричневая гражданская одежда.

Открылась еще одна трещина, и он снова провалился в нее. Они с Миузан стояли в дуэльном зале, который тянулся так далеко в обе стороны, что концы его изгибались. Календарный меч Миузан сверкал в ее руке, цифры светились алым с белыми искрами. Она всегда была хороша в дуэлях. В детстве Брезан любил наблюдать, как она упражняется, восхищаясь жестокостью ее дисциплины.

Брезан активировал свой меч, чтобы отдать ей честь. Клинок был не обычного угрюмого синего цвета, а красного, переходящего в желтый. «Лисы», – раздраженно подумал он. Так и подмывало обвинить в этом Шуос Зехуни. Справедливости ради, однако, Зехуни его не вешали. Просто бросили ему красивую длинную веревку.

– Ты проиграешь, братишка, – сказала Миузан со своим обычным высокомерием. – Впрочем, стоит отдать тебе должное, ты потихоньку учишься кое-чему.

Брезан часто представлял себе, как запихивает Миузан в ящик, украшенный клуазонне, и отсылает фракции Андан, чтобы её там научили не вести себя так снисходительно или, по крайней мере, лучше скрывать чувства. Самое ужасное заключалось в том, что она как будто совершенно не осознавала, что заставляет его до боли сжимать челюсти. Он уже давно отказался от идеи когда-нибудь заслужить её одобрение; ему лишь хотелось, чтобы она наконец-то заткнулась.

– Зато я стреляю лучше тебя, – сказал Брезан и совершил ошибку – не стоило ей возражать.

Сестра окинула его критическим взглядом.

– Да, это пригодится, если ты хочешь застрять в пехоте на всю оставшуюся жизнь.

Тут как раз закончился отсчет до четырех, и Миузан сделала выпад. Брезан парировал слишком поздно. Так или иначе, это не имело значения. Меч Миузан вспыхнул, и пламя превратилось в темные крылья с яркими проблесками. Клинок вытянулся, и вместо него возникла ястребиная голова на гибкой шее.

Брезан выругался и пригнулся. Пепельный ястреб с хищным изогнутым клювом прошел сквозь него, не причинив вреда. Пламя взревело вокруг, но жара он не ощутил – только зловоние горелой плоти.

Миузан горела красно-золотым пламенем. Её коса расплелась, волосы развевались вокруг головы. Почерневшие лохмотья кожи отваливались от лица, издавая сухой треск. На лбу и костяшках пальцев показалась белая кость.

– О, Брезан, – сказала она совершенно нормальным голосом, несмотря на происходящее. – Такими темпами ты никогда не станешь формационным топливом.

– Кто, мать твою за ногу, присоединяется к Кел с намерением стать формационным топливом? – заорал на неё Брезан. Миузан его бесила, но она все равно была старшей сестрой. Она научила его игре в камни, фехтованию и тому, как разбирать и собирать все семейные пистолеты, не говоря уже о готовке изумительного медово-имбирного печенья. Он не хотел, чтобы она погибла в самоубийственной формации, от вражеской пули или, если на то пошло, от падения с лестницы. Он просто хотел, чтобы она перестала обращаться с ним так, словно он все ещё неуклюжий восьмилетка, который ходит за нею и Ганазан как хвост, надеясь, что они сыграют с ним в «крепости».

Возможно, Миузан ответила, но Брезан не услышал её из-за ревущего пламени. У него возникла безумная мысль, что если он и сам загорится, то сможет последовать за сестрой и вытрясти из неё какие-нибудь ответы. Но как он ни старался, пламя на него не переходило. Он теперь был в черных перчатках – забавная перемена. К несчастью, от неё не было никакого толку.