— Отдохнете у меня, — решил, наконец, Наколка. — Вам дадут воду и еду Поговорим.

— Мы торопимся, — быстро сказала Ева. — Вечером на Советской…

— Сядь, — жестко оборвал ее Наколка.

Ева сделала два шага к топчану и села, продолжая демонстративно держать один из пистолетов в руке. Мы с Ваксой двинулись было к ней, но шпана моментально перегородила дорогу и ощетинилась стволами.

— Пусть пройдут, — распорядился Наколка. — Тишка, Птица, жратву тащите.

Пацанята расступились, давая нам проход. Щербатый и девочка с надвинутым на глаз визором шмыгнули к костру. Один из шкетов метнулся к куче ломаной мебели, выудил оттуда колченогие стулья и поставил перед нами.

А дисциплина-то здесь четкая — и не скажешь, что вокруг детишки.

— Как зовут? — спросил Наколка, когда мы с Ваксой уселись на неудобные стулья.

Я глянул на Еву, она коротко пожала плечами: мол, хочешь — будь честен, хочешь — ври.

— Орис, — ответил я, решив, что кличка вряд ли могла засветиться так глубоко на Безымянке. — А это Егор Вакса.

— Орис, — медленно повторил Наколка, будто пробуя слово на вкус. Тронул пальцем подбородок, намекая на мою припухшую челюсть. — Погано выглядишь, Орис.

— Споткнулся.

— Да ну? А по слухам, горожане смуту затеяли. От наемников, что ль, бежал, когда споткнулся?

— Не без того.

— Орис, — снова просмаковал Наколка. — Латынь?

Чем дольше я глядел на этого подростка, тем больше мне становилось не по себе от его поведения, разительно отличающегося от напускных ужимок остальных малолеток. Король волчат не зря носил свой пафосный титул — несмотря на уголовную внешность, в нем чувствовалось что-то от властительных особ прошлого. Сила, уверенность, редкая для чада подземелья образованность. Опыт.

Негоже детям рано взрослеть.

— Да, — подтвердил я. — Oris на латыни — уста.

— Оригинально, — приподнял брови Наколка, и татуированная змея выгнула спину горбиками. — Трепач?

— Переговорщик, — поправил я, понимая, что он развел меня, как ребенка. Чтобы хоть как-то выровнять разговор, добавил: — Теперь ты знаешь мою работу. Расскажи о своей.

Наколка пару секунд давяще смотрел на меня, после чего громко рассмеялся. Несколько близстоящих малолеток поддержали своего короля, обнажив ряды мелких зубов. Они вновь стали похожи на стаю хищных зверьков.

— А ты молодец, — одобрительно кивнул Наколка. — Козырно язык подвешен. — Он озорно прищурил глаз. — Только я еще молод, профессию выбрать не успел. Пробую, экспериментирую. Авось что-то по душе придется.

— И как? — перенимая его саркастический тон, усмехнулся я. — Нравится грабить и убивать?

— Нет, — не смутившись, сообщил он. — Нательная живопись гораздо интересней. Но она почти не приносит дохода.

— Почему б тебе не заняться чем-нибудь действительно полезным? — риторически спросил я. — Ведь можешь.

— Я занимаюсь. Даю кров и еду вот этим бродягам. — Он обвел рукой копошащуюся вокруг шпану. — А добренькие взрослые дяди и тёти, между прочим, выбрасывают их из семей.

— И ты наверняка думаешь, что воздаешь обществу по заслугам и ровняешь баланс, — усмехнулся я. — Про Робина из Шервуда слышал?

— Читал, — серьезно поправил он. — Только я нищим ничего не раздаю. Вокруг слишком много бедноты, на всех награбленного не хватит. Я отвечаю только за свою стаю.

Ни капли притворного благородства. Зрелый прагматизм и расчет. И это не какой-нибудь прожженный урка, не властолюбивый предводитель Нарополя. Фактически мальчишка, ровесник Ваксы.

Тишка и девочка по прозвищу Птица принесли еды. Я хотел было отказаться, но почуял, как желудок просительно сжался в голодном спазме, и решил не выпендриваться. К тому же грибная похлебка пахла крайне аппетитно, а листья салата вроде бы не были окроплены кровью убиенных вестовых.

— Ешьте, не брезгуйте, — словно угадав мои сомнения, подбодрил Наколка. — Харчи не награбленные. У нас свое хозяйство в убежище неподалеку.

Вакса принюхался к похлебке, крутанул ложку в пальцах, как барабанную палочку, и угрюмо зачавкал, устроив миску на коленях. Я тоже принялся за еду, и только Ева наотрез отказалась от горячего, ограничившись пучком салата и холодной водой из фляги.

Спокойно перекусить, однако, не удалось. Не успели мы осушить и половины своих тарелок, как со стороны выставленной на путях дрезины донеслась громкая брань, и на стоянку вломились взрослые. Судя по наглым манерам и пренебрежительному обращению к шпане, трое бравых парней были уверены, что их здесь не пришибут и не пустят на корм.

Я отставил миску с похлебкой и вгляделся в полумрак. Ближайший визитер остановился, пошатываясь, метрах в трех — между мной и костром. Против света было не разглядеть черт лица, но я мог поклясться, что встречал этого кренделя, причем совсем недавно.

— Наколка, братишка… — фамильярно возвестил он, вступая в круг света и щурясь на керосинки. — Угадай, кто грибочками веселыми удолбался…

— Здорово, Хлебопашец, — не разделяя радости пришлой троицы, ответил король волчат.

Хлебопашец потрепал за щеку одного из своих спутников и глубокомысленно произнес:

— О-о, волшебная щека.

Тот вяло отвернул рожу и недовольно фыркнул, словно разбуженная лошадь.

— Были на открытии туннеля? — спросил Наколка.

Я быстро переглянулся с Евой, приподнявшей пистолет. Вот не повезло-то: свита Эрипио оказалась проворнее, чем сам предводитель. Если эти упыри не окончательно углючены и хоть что-то соображают, то сдадут нас шпане в момент.

— М-м-м… — покивал гопник, сражаясь с наркотическим дурманом. — Открытие провалилось. Бункерская шваль погнала нас с Московской поганым поездом.

— До Гагаринской они добрались? — напрягшись, спросил Наколка.

— До какой Гагаринской? — Хлебопашец заулыбался, останавливая блуждающий взор на мне. — Нет больше Гагаринской. Петушки городские уже на Спортивной песни свои горланят.

Наколка помрачнел, свел брови. На чешуе татуированной змеи образовалась складка.

Хлебопашец узнал меня и плотоядно оскалился, предчувствуя наживу. В его рыбьих глазках заплясали веселые чёртики, тонкие ноздри раздулись, на широком лбу вспухла жила. Придется бежать. С удолбанной троицей справиться, конечно, можно, но если гопьё вякнет про награду за наши головы, Наколка милосердия уж точно не проявит: ему свою стаю кормить да одевать надо. И мы из никчемных беженцев сразу превратимся в ценный меновой товар, за который можно с Эрипио снять хороший куш.

Краем глаза я отметил, что Ева готова стрелять, а вот Вакса ведет себя как-то странно. Пацан несомненно усек, что ситуация накалилась, но вместо готовности к действиям проявил не свойственную бунтарской натуре отрешенность — обхватил рюкзак и сидел пеньком, словно контуженный. Что это с ним стряслось? Не хватало только, чтобы Вакса начал тупить, когда придет время делать ноги.