«Мир» как порядок одной из сфер жизни, легитимированный актом происхождения, придавал этой сфере органическую целостность, так как в каждой из частей «мира» управлял этот порядок, являвшийся властью. Поэтому согласно представлениям древних германцев именно «народный мир» сделал народ народом. Подобную тотальность, при которой люди были составляющей частью целого, германский человек переживал как подобие человеческой жизни. Так, например, представители племени тенктеров, вознамерившиеся освободиться от римского ига, начинали свою речь со слов: «За то, что мы телом и именем являемся германцами, благодарим германских богов, превосходного Тиу».

Если мы коснемся вышеуказанного понятия «род», то можно все то, что мы говорили о народе и народном мире, перенести аналогичным способом на род и мир рода. Справедливость данного утверждения базируется на аналогичности бытия рода, которое в соответствии с религиозными представлениями германцев подчинялось упомянутым законам. Однако в роде они действовали как предание. Германцы подтверждали божественное происхождение не только в отношении народа, но также в отношении отдельных родов. Как утверждает Ганс Шройер, только благодаря этому родству людей и богов система германского мира была органически завершенной, уравновешенной и интенсивной.

Согласно хронисту Иордану (около 550 года), готы почитали бога войны (Тиу) как прародителя их племен. При этом они почитали предков, которые якобы являлись божественными и полубожественными существами. Королевский род саксов выводил свое происхождение от бога Водана. Эту веру они принесли со своей германской Родины. Подобные представления продолжали жить даже в христианское время. В 743 году церковь включила в список предосудительных языческих заблуждений веру в божественность своих предков.

Простой факт, что у германского человека род обладал своим миром, доказывает, что род также имел божественное происхождение, что его имманентный жизненный закон был законом происхождения. Мир рода был божественным, насколько это представлялось самому роду. Северные германцы называли это божественное начало также «счастьем рода» (aettargipt, hamingja).

То, что «мир» был существенной частью рода, ее настоящим, следует уже из самого слова «род» (Sippe), которое выражает не что иное, как мир, порядок, единение. Из этого можно заключить, что род для германцев являлся прообразом всего человеческого общественного порядка. Очевидно, что по образцу рода были оформлены товарищеские объединения наших предков. Это относилось даже к тем временам, когда истинное родовое уложение было уже разрушено. Последний отзвук этих родовых уложений даже сегодня можно обнаружить в артелях, чьи уставы основаны на принципе «общей руки». Конечно, идея «общей руки» более не является «миром», то есть трансцендентным бытийным порядком, но опирается скорее на соображения сугубой целесообразности.

Как народ, так и род ощущали себя органическим целым. Поэтому в своих представлениях наши предки видели себя не членами семьи, ведущими домашнее хозяйство, но как единый род. Германский человек ощущал себя не как представленная самому себе отдельная личность, не как индивидуум, а как член своего рода. Род действовал не как собрание отдельных личностей, но как сплоченная единица. Соответственно тяготы и невзгоды не являлись уделом отдельного человека, но с ними пытался справиться целый род. Из этих представлений впоследствии германцы вынесли свои уроки. На этих принципах было основано общее поручительство, ответственность за все случаи кровной мести, обоюдная судебная и присяжная помощь, призыв в народную армию. Осознание собственной ответственности за всех, а также общего долга является для нас едва ли не самой удачной идеей. Безусловная ответственность за все, что сделано членами рода, равно как и разделение их вины, предполагает наличие надличностной связи, которая может быть осознана только в контексте религиозных чувств. Целостность рода, равно как и целостность народа, является подобием человеческого организма. Отголоски этих идей мы можем найти в «Саксонском зерцале». Эти представления опирались еще не на умозрительные теоретические образы, которые должны были подменить собой недостающие правовые понятия, но исходили из постигнутой через опыт реальности. Подтверждением этого являются многочисленные свидетельства, которые мы находим в первую очередь у северных германцев. В этой связи надо указать на чудесное место из «Парцифаля» Вольфрама фон Эшенбаха. В пятнадцатом стихе изображена схватка Парцифаля с Фейрефицем. В перерыве во время боя они узнают, что являются сыновьями одного отца. Язычник Фейрефиц говорит своему внезапно обретенному брату:

Наверное, это правда:

Он — мой отец, и ты, и я,

Нас не трое, мы одни.

У троих лишь видимость силы.

С самим собой ты здесь сражался.

В борьбе с собой я прибыл верхом,

Чуть было не убив самого себя.

Однако ты без робости защитил

Меня от самого себя.

Однако суть германского рода не исчерпывалась всего лишь характером целостности. В сущности рода надо отметить один существенный момент, который был связан с представлениями наших дохристианских предков о смерти. Они не знали смерть в ее современном материалистичном виде, германцам была ведома только перемена формы. Это было очевидным следствием их веры во вневременное, божественное происхождение рода. Умершие были всего лишь преобразившимися членами рода, родственниками, которые оставались связанными со своим родом. Кризис смерти ничего не менял в их принадлежности к роду. Род не был общностью только живущих людей, но сообществом живущих и умерших. Это можно установить, если изучить многообразные обычаи и традиции, связанные с родом и с домом. Уже Ганс Шройер попытался представить род как общность живых людей и умерших. Однако его ошибочные воззрения на умерших как на «живые трупы» полностью противоречили германской форме религиозных переживаний. Эти неправильные установки помешали ему представить в верном свете проблему умерших в истории и в истории германского права. В представлениях древних германцев род состоял как из живых людей, так и из умерших. После обращения в христианство последним воспоминанием об этой угасающей идее являлся храмовый праздник, который ранее являлся праздником рода. Это был праздник нового обращения рода к жизни (реинтеграции), в котором должны были принимать участие также усопшие члены рода. Даже сегодня живущие в Алемании пытаются заботиться в этот день о могилах умерших родственников.

В германской религии предполагалось, что главой рода считался старший из общности живущих, а также умерший предок, который был первым в племени, а после смерти ставший «меченосцем» божества, от коего он происходил.

Первопредок как глава рода должен был быть первым мужчиной, создавшим племя. На его мужских потомках строился род. Первоначально род был организован совершенно агнатично. Этот принцип до глубины души был воплощен в германских религиозных чувствах. По этой причине кажется маловероятным, что германцы, как это неоднократно утверждалось ранее, могли долгое время жить при матриархате. Органичная структура давала старейшине рода, тому самому «меченосцу», который среди живущих ближе всего располагался к первопредку, особое положение и особый статус. Он являлся кем-то вроде заместителя первопредка. Через старейшину первопредок мог обращаться к роду. Старейшина должен был блюсти единство рода. Он был наследником первопредка во владении племенным двором (обычай Одал). Он управлял этим двором от имени первопредка. По этой причине племенной двор был и оставался малой родиной германского рода. Однако родина не была историческим явлением или явлением, имеющим касательство к племенному двору, но правовым отношением. То есть «мир рода» как порядок жизни сам обосновывал отношения.