Тебя века боготворили,

Неся твой образ неземной.

Ты – шум прибоя, ветер странствий,

Свет глаз прозрачных средь ветвей,

Ты – звон мечей, ты – шепот страстный

Порочно-восхитительных ночей.

– Браво! – крикнула Светлана.

Зал взорвался громом оваций.

– Я знал, я ему говорил, что стихи понравятся! – бросал налево и направо Меллер. – Он молодчина, я его знаю, он у меня в картине снялся.

Андрей рассматривал паренька – он покраснел от радости и немного оторопел от неожиданного успеха. Юный поэт был красив – прямой нос, блестящие глаза, вьющиеся темные волосы.

– Вот за такими талантами будущее, – возвестила Светлана и, нахмурившись, спросила Меллера. – Ты где его прятал, чудовище? Откуда такой самоцвет?

– Из университета, Светик. И я его совершенно не прятал, он снялся в моей картине. Я хотел познакомить с ним публику на премьере, да, видно, Ларинцев его притащил, они знаются, – оправдывался Наум.

– Завтра же тащи его к нам в редакцию, – приказал Вихров.

– Непременно! – поддержала Светлана и крикнула пареньку. – Читайте еще, просим!

Дебютант вопросительно взглянул на Сакмагонова, тот рассмеялся и замахал руками:

– Ну же, продолжайте!

Андрей посмотрел на Родимова – столичная знаменитость снисходительно улыбалась, нервно перебирая пальцами по столу.

– У меня, право, немного стихов… Это заслуга товарища Меллера, он меня и подтолкнул писать, – заговорил паренек. – В университете многие пишут куда лучше меня. Спасибо, что поддержали… Что же еще прочесть? Вот это, пожалуй:

Героям Французской революции

Прожорливой толпы побойся, гражданин!

Она смела и яростна, как буря.

Она сметала бастионы, гильотин

Насытила корзины и, ликуя,

Бросала на булыжный камень тех,

Кого любила накануне.

Она прервала рев Дантона и Сен-Жюста смех,

И Робеспьера голову склонила в одночасье.

Миг смерти неминуемой не знает человек

И роковой судьбы своей всевластье!

И это слушателям тоже понравилось. Поэты выскочили на сцену поздравлять дебютанта: Меллер жал парню руку; Самсиков хлопал по плечу; довольный Лютый крепко обнимал, призывая, однако, помнить о размере; Светлана Левенгауп оставила на пунцовой щеке юного дарования отпечаток поцелуя. Все были довольны и радостны, стали звать половых и заказывать новые порции напитков и закусок.

Пользуясь отсутствием приятелей за столом, Андрей тоже распорядился принести горячих котлет и водки (за его счет).

Домой Андрей и Меллер пошли вместе. Рябинин шагал, думая о литературном сообществе города, Меллер беззаботно насвистывал что-то под нос. Было уже поздно, однако Андрею не хотелось расставаться.

– Наум, зайдем ко мне? Выпьем чаю, выкурим по папироске, – предложил он.

– Курить я не курю, как вы, наверное, заметили, а вот чайку – пожалуй! – тряхнул пушистым чубом Меллер.

Они дошли до двадцать восьмого дома, зашли в парадное. Андрей заглянул в почтовый ящик:

– Наум, у меня наверху девушка, сам не ожидал, что она зайдет. Впрочем, вы не стесняйтесь, она покладистая и нам нисколько не помешает.

– Ах, Андрей, всюду вы успеваете, прямо завидки берут, – хихикнул Меллер. – Ну идем, идем…

В ожидании Андрея Виракова читала журнал. На скрип двери она обернулась:

– Андрюша, что же так поздно? Ой, с тобою гости! – Надежда покраснела.

Рябинин втащил в комнату Меллера:

– Добрый вечер, Надя. Знакомься – мой добрый приятель, Наум Оскарович Меллер, поэт и кинематографист.

Меллер молча поклонился.

– А я – Надежда, приятно познакомиться, – представилась Виракова.

– Надя, нельзя ли нам чайку соорудить? Обратила внимание: я купил чайник, посуду и вот! – Андрей указал на комод.

– Я видела, – кивнула Надежда и, подойдя к нему, шепнула. – Завтра на работу – по гудку, мне домой пора, мама ждет. Да и как я ночью-то на кухню пойду, не ровен час, соседи заметят, будут сплетни сводить.

– Домой я тебя провожу, а на кухне сейчас никого нет, не волнуйся, – тоже шепотом успокоил ее Рябинин.

Виракова поджала губы, нашла чайник и вышла из комнаты.

– Присаживайтесь, Наум, – пригласил Андрей.

Меллер присел на краешек стула и стрельнул глазами в сторону двери.

– Красивая девушка. Она твоя невеста? – выдавил он.

– Нет, обычная знакомая. Работает на нашем заводе, навещает меня как… член бюро ячейки.

– А-а! – протянул Меллер.

Вернулась Надежда, объявила, что поставила чайник на огонь, и присела к столу.

– Где пропадали? – с улыбкой спросила она.

– Посетили литклуб, поэтов послушали, – ответил Андрей.

– Интересно было?

– У нас всегда интересно, – выпалил Меллер, опережая приятеля.

Виракова с любопытством посмотрела на гостя:

– А вы, товарищ Наум, тоже в поэтах?

– Он – один из лучших, – Андрей подмигнул Меллеру.

– Ух ты! – всплеснула руками Надежда.

Меллер стал пунцовым от удовольствия.

– Ну… один из лучших – это, знаете ли, чрезмерное… преувеличение, – опустив глаза промямлил он. – Гм, Андрей шутит… но и мы кое-что создали… М-да.

– Ой, я так люблю поэзию! – обрадовалась Виракова. – Маяковского люблю, Демьяна Бедного и «Двенадцать» Блока.

– Это титаны! – провозгласил, поднимая указательный палец вверх, Меллер. – Мы – таланты меньшего масштаба.

– А вы, товарищ Наум, о чем пишете? – не унималась Надежда.

Меллера вопрос немного озадачил:

– О чем? Да обо всем понемногу.

– О войне? О любви? – допытывалась Виракова.

Меллер уперся глазами в потолок:

– И о войне есть, особенно ранние… Ну и о любви тоже найдутся. Стихотворения пишутся о чем?

О том, что в сердце творится. По воодушевлению, так сказать, – ему было нелегко говорить.

– Надюша, поди посмотри чайник, – выручил Наума Андрей. – Забудем – может и пожар случиться, – он улыбнулся Меллеру.

Виракова поднялась и исчезла за дверью. Наум посмотрел ей вслед и быстро заговорил:

– Андрей, Надежде ведь домой надо, да?

– Так.

– Позвольте, я ее провожу, ну пожалуйста! Ведь вы сказали, что она вам не невеста! А мне она приглянулась.