– Ситуация серьезная, – заявил мне уролог-онколог. – Если бы вы попали к нам хотя бы полгода назад, а лучше – год назад, все было бы значительно легче, рак почки хорошо поддается лечению, если еще не дал метастазов.

Год назад… Значит, в тот момент, когда прошлогодний терапевт посоветовал мне пить отвар брусничного листа, я уже был болен. Рак уже жил во мне, давал температуру и кровь в моче. Я вспоминал этого врача, его рассеянность, отсутствующий взгляд, его невнимательность. Его болезненную бледность, испарину над верхней губой. Тогда я еще подумал, что доктор с глубокого похмелья и чувствует себя отвратительно. Ему не было до меня никакого дела, я был для него чем-то вроде назойливой мухи, которая противно жужжит над головой и мешает жить. Он слушал меня вполуха и думал о чем-то своем. Если бы он обратил хоть чуточку больше внимания на мои жалобы, если бы назначил дополнительное исследование, если бы заподозрил!

Я помнил его фамилию: Долгих».

Инга с сожалением закрыла тетрадь. Сидела бы так часами и читала, читала… Но нужно ехать домой, а перед этим еще деньги отнести. Артем очень следит за временем, и байка о том, что она ужинала в кафе целых три часа, вызовет недоумение. Во лжи не заподозрит, но вполне может мягко выговорить за непродуктивное времяпрепровождение. «Во всем должен быть порядок». Нет, он вовсе не стремится тотально контролировать Ингу и не настаивает на том, чтобы она сидела как привязанная дома, если не занята работой. Совсем наоборот, ее новый избранник хочет, чтобы у нее все было хорошо, заботится о ней. Например, услышав в очередной раз малосимпатичные подробности о поездке Инги к племяннику Фадеева и о том, что полученные в боях травмы отнюдь не сказываются на способности сально шутить и недвусмысленно приставать, встревожился:

– Безбашенные идиоты… Надо бы тебе начать посещать какие-нибудь курсы для женщин, а то мало ли что.

– Курсы? – улыбнулась тогда Инга. – Кройки и шитья, что ли? Или кулинарии?

– Самообороны, глупышка! От этих кретинов обдолбанных всего можно ожидать, ты должна уметь защитить себя. Завтра же узнаю, где есть хороший тренер, занимающийся с женщинами, будешь ходить.

В другой раз, когда Инга посетовала сама на себя за то, что не учла гололедицу и с трудом справилась с управлением автомобилем, настоял на том, чтобы она взяла хотя бы несколько уроков экстремального вождения у опытного инструктора.

Артем не лез в ее жизнь, не давил и не руководил, он всего лишь хотел, чтобы все было «как надо», «по правилам». Он не пытался познакомиться ни с ее семьей, ни с ее подругами, не сомневался, если она говорила, что «заскочила к девчонкам с прошлой работы поболтать» или что «в Москву приехал замечательный специалист, нужно посетить несколько мастер-классов». Если в самом начале их отношений Артем проявлял почти параноидальную подозрительность и тем или иным способом старался перепроверить чуть ли не каждое слово Инги, то со временем это стремление полностью сошло на нет. Инга не обижалась, понимала, что недоверчивость Артема не на пустом месте выросла, да он и сам несколько раз обмолвился, дескать, здорово обжегся когда-то. Подробностей не рассказывал, а Инга и не расспрашивала, знала: откровенность одного подразумевает и откровенность другого, а ей вовсе не хотелось распространяться о своих душевных ранах и в особенности о любви к Игорю Выходцеву. Она не обманывала Артема, и его недоверчивость ее забавляла, но не злила.

Вообще Артем был человеком деликатным и считал невозможным шарить у нее по карманам или рыться в личных вещах вплоть до того, что в ответ на просьбу принести лежащий в рюкзаке ежедневник он протягивал ей рюкзак со словами: «Держи, достань сама». Ингу подобная церемонность сперва немного удивляла, но она быстро привыкла.

Период подозрительности и проверок давно миновал, и теперь Артем почти никогда не задавал даже самых обычных, принятых у большинства людей вопросов вроде «Кто звонил?», «Где была?» или «Почему так долго?». Одним словом, всячески демонстрировал полное доверие. А может быть, ему и в самом деле не было интересно, чем она занимается, когда его нет рядом. Главное, чтобы дома царил порядок, а остальное его не касается. И при этом Артем, как ни странно, ревнив, то и дело заводит разговоры о ее прошлых отношениях, а поездки на кладбище вызывают у него бесконечные вопросы при нахмуренных бровях, так что Инга с недавнего времени начала скрывать свои визиты на могилу Выходцева. Зато против того, что она дает деньги матери и сестре, Артем не только не возражал, а, напротив, всячески одобрял, и эту часть жизни Инге скрывать, слава богу, не приходилось.

– Ты такая добрая, так трогательно заботишься о своей семье, – говорил он.

А Инга спрашивала сама себя: «Я действительно такая добрая? Или мне просто нравится быть такой? Нравится чувствовать себя спасительницей, ангелом-хранителем, как внушила мама?» Ответа она не находила.

– Давайте я одна пойду, а вы собирайтесь, – предложила Настя соседям. – Нужно же мне попробовать самостоятельно погулять с Бруно, пока вы еще не уехали.

Соседей предложение нескрываемо обрадовало. Вечером у них самолет, а куча дел еще не переделана. У Насти в запасе были и другие аргументы, если первый не сработает, но они, к счастью, не понадобились.

После вчерашнего звонка Ромчика Дзюбы объявился Сережа Зарубин с вопросом: где бы ему пересечься с Каменской, чтобы покалякать о профессоре Стекловой?

– Что, прямо горит? – усомнилась Настя.

– Ты даже не представляешь, до какой степени, – хмыкнул Зарубин.

– Ну что ж, ты теперь большой босс, присылай, кого не жалко.

– Мне, Пална, никого не жалко, ты же знаешь мою людоедскую жестокость. А вот себя, любимого, жалко очень. Задницу мою несчастную начальство в клочья рвет, а душу бессмертную теща и жена распиливают на мелкие пазлы. Так что я весь твой хоть сейчас, хоть рано утром, но чтобы к завтрашнему сходняку у меня уже что-нибудь было.

– В семь утра тебе нормально?

Она готова была услышать в трубке либо исполненный ужаса писк, либо тяжкий недовольный вздох, но Сергей, против всех ожиданий, радостно согласился.

– Супер! В семь ноль-ноль я у твоего подъезда! А сама-то встанешь? Ты ж теперь вольная пташка, спи – хоть обоспись.

Настя рассмеялась:

– Встану. У меня теперь халтурка по утрам.

Она немного опасалась, что хозяева лабрадора Бруно не согласятся сразу отпустить ее одну, без контроля, и приготовилась к убедительному сопротивлению, потому что не собиралась вести в присутствии посторонних людей даже самое поверхностное обсуждение обстоятельств уголовного дела, но все получилось легко и бескровно. Бруно ей безропотно отдали, снабдив вдобавок мешочком с хрустящими палочками для поощрения и пристегивающейся к рулетке специальной сумочкой с пакетами для соблюдения чистоты улиц и газонов.

Зарубин медленно прохаживался вдоль дома. Ссутулившийся, съежившийся, он показался Насте внезапно постаревшим и ужасно несчастным. «На себя посмотри, – мелькнула сердитая мысль. – Тоже мне, молодуха нашлась». Сергей, погруженный в собственные мысли, не сразу заметил ее. Носогубные складки стали глубже, резче, уголки губ, всегда готовых растянуться в дурашливой ухмылке, опущены, и весь он какой-то потухший, убитый. Но уже через пару секунд, стоило ему увидеть Настю, Зарубин превратился в прежнего Сережку, веселого, остроумного, неунывающего оптимиста.