Мне пришлось узнавать о твоей последней эскападе через вторые, даже через третьи руки от подручных Фредерика Стиллмана в числе слухов о гнусных и, не побоюсь этого слова, возможно, предательских действиях. До получения твоей телеграммы я не имел понятия, осталась ли ты жива в результате этого путешествия. Я взял на себя смелость известить Хайдов и Бойдов о том, что их отпрыски также выжили, поскольку ты не упоминала об обратном.

Хотел бы я, чтобы ты ко мне обратилась, дорогая моя, но коль скоро ты этим пренебрегла, я ничего не могу для тебя сделать. Я не намерен становиться банкротом, чтобы выкупить тебя из положения, в котором ты оказалась исключительно по своей воле, что признает любой вменяемый человек. С намерением или без оного, но ты опять крайне осложнила мою жизнь.

Искренне твой,

Отец.

P.S. Тебе, наверное, следует знать, что родители твоего мужа в ярости, а у Фредди теперь есть заботы и поважнее.

P.P.S. Согласен, тебе не стоит выходить в океан. Боюсь, я склонен полагать, что тебе следует оставаться на месте до конца войны. Удачи тебе.

Я еще долго смотрела на письмо после того, как прочла его. Отец написал и отправил его в тот же день, когда получил телеграмму. Я знала, что организовать полет было бы трудно и дорого, но, безусловно, это было возможно. Немцы не контролировали воздушное пространство, военные постоянно летали туда-сюда. Он просто решил, что меня не стоит спасать, даже не потрудившись отложить решение до утра.

Я положила письмо обратно в конверт и бросила его в огонь. Через несколько секунд бумагу поглотило пламя – белое, рыжее, красное, – и вскоре от него остался лишь черный прямоугольник, слившийся с обугленными поленьями.

Я осознала, что на меня смотрит Мэг.

– Все хорошо? – спросила она.

– Нет. На самом деле, нет.

Она продолжала на меня смотреть, но я не могла придумать, что еще сказать.

Я просидела у огня до вечера, а потом и весь вечер, пока подтягивались местные и группками прибывали лесорубы. Я их едва замечала. Даже когда Коналл прокрался и плюхнулся у моих ног, я не отреагировала.

– Вы не шевелитесь уже несколько часов, – сказала Мэг, принеся мне бокал шерри. – Я могу что-нибудь сделать?

– Боюсь, нет, – ответила я. – Но спасибо, что спросили.

Мэг напряглась.

– А вот и они.

Я повернулась посмотреть, как Хэнк и Эллис спускаются с лестницы. Они побрились и переоделись, но вид у них все равно был такой же неживой, как утром.

Мэг тут же принесла им почту и нож для конвертов.

– Два виски, – сказал Хэнк, забирая у нее письма. – Двойных. И не последних.

Письма были ответами на объявление, которое они поместили в «Инвернесском курьере», от тех, кто видел чудовище и хотел побеседовать; воодушевление от писем, вкупе с виски, вернуло их обоих к жизни. Они посмотрели на часы и решили, что еще не поздно позвонить. Хэнк махнул рукой, подзывая мистера Росса.

– Нам нужен телефон, – сказал он.

– Он дальше по улице, – ответил мистер Росс, поглаживая бороду.

– То есть, что значит «дальше по улице»? – спросил Эллис.

– То и значит, дальше по улице, – повторил мистер Росс, скрещивая руки на груди поверх толстого зеленого свитера.

– Чуть дальше по улице есть телефонная будка, – вмешалась я, не особо проясняя ситуацию, но надеясь им помочь. – Недалеко. По-моему, она принимает монеты.

– Принимает, – подтвердил мистер Росс, кивнув. – Вам мелочь нужна?

– У вас нет телефона? Нет электричества и телефона тоже нет? – сказал Эллис.

– Эллис, завязывай, – произнес Хэнк. – У меня от тебя голова болит.

Мистер Росс вернулся за барную стойку. Наши глаза пару раз встретились, и я начала прилагать усилия, чтобы не смотреть ему в лицо.

Я размышляла, всегда ли он носил бороду и каким был бы без нее. Гадала, почему он не женат, хотя в нем не было ничего такого, что не могла бы исправить внимательная женщина. Думала, каково это: быть за ним замужем?

Мне было интересно, каково это – быть замужем за кем-то, кто не был Эллисом. Если бы монетка упала по-другому, я что, позволила бы убедить себя, что влюблена в Хэнка и вышла бы за него? Наверное. В любом случае меня обманом заманили в брак, оказавшийся таким же настоящим, как следы чудовища, которые Мармадьюк Уэтерелл оставил на берегу озера при помощи ноги бегемота.

Я была все еще погружена в мысли, когда появился полицейский – я и заметила его только потому, что Хэнк и Эллис замолчали. Усталый человек, которому можно было дать от тридцати пяти до шестидесяти. Он остановился, едва войдя в зал.

– Боб! – окликнула его со своего места Мэг. – Бобби Боб! Сто лет ты у нас не бывал. Есть новости от Алека?

– Кое-какие. Письма приходили. Он не может нам сказать, где он, но написал, что летает на Спитфайере.

– Ну, это уже что-то, правда? – сказала Мэг. – Тебе, надо полагать, светлого?

– Боюсь, нет, – с сожалением в голосе отозвался полицейский. – Джоани меня заставила подписать обет. И потом, я по служебному делу.

– И? – поинтересовалась Мэг.

Полицейский прочистил горло и понизил голос:

– Энгус, есть у тебя минуточка?

– Конечно, – ответил мистер Росс, выходя из-за барной стойки.

Он встал рядом с Бобби возле двери.

Хэнк, сидевший к ним спиной, прижал к губам палец. Эллис со значением ухмыльнулся, и они оба устроились так, чтобы лучше слышать.

– Я насчет… происшествия, – сказал Бобби, понизив голос до шепота на последнем слове. – Так-то я не стал бы тебя такими вещами беспокоить, но, боюсь, ты и в самом деле бросил начальника береговой охраны в реку.

– Да, бросил. И еще раз бросил бы. Он заслужил: вел себя, будто тут все ему принадлежит.

– Да я не сомневаюсь, ни капли не сомневаюсь, – сказал Бобби, сочувственно кивая. – Только он подал официальную жалобу в Инвернессе, и я должен что-то сказать. Ну и вот. Сказал.

– Все в порядке, Боб, – ответил мистер Росс. – Я понимаю.

– Просто не мог бы ты в следующий раз быть малость посдержаннее?

Полицейский свел большой и указательный пальцы так близко, что они почти соприкоснулись.

– Может, в будущем просто подержишь его над водой?

– Конечно. В следующий раз только ботинками окуну. Даже носки не намочит.

Бобби рассмеялся и похлопал его по плечу.

– Вот и отлично, Энгус. Ты знаешь, я бы вмешиваться не стал, кабы не официальная жалоба. Ты же понимаешь, мы все ценим, что ты делаешь. – Он снова понизил голос: – Матушка очень благодарна за тот кусок лосося, позавчера.