Она знает. От удивления я словно язык проглотил.

– Что? Ты думал, у тебя есть от меня какие-то тайны? – она смеется. – Я на твоей стороне, Кааро. Поискал бы ты своих родителей только. Плохо тебя воспитали.

– Тик-так, Феми.

– Туше.

– Что скажешь о новом парне?

– Лучший политик, чем я. Новые идеи.

– Например?

– Сенситивов на государственной зарплате нужно использовать для поддержания правительства у власти, что очень нравится политикам.

– Разве мы этого не делаем?

– Не совсем и не всегда. У меня был карт-бланш, я отвечала только перед президентской администрацией в Асо-рок [29]. Меня попросили подчиниться Спецуправлению. Я отказалась. Меня перевели.

– Что за Спецуправление?

– Если коротко, тайная служба, занятая исключительно переизбранием.

– Но еще два года до следующих президентских…

– Всеми переизбраниями. Они хотят, чтобы мы были частью команды.

– Терроризм, преступность, неравенство, а у администрации в приоритете вот это?

– Кааро, сосредоточься. Ты не видишь общей картины.

И на чем мне сосредоточиться?

– Смерть. Вымирание. Такие люди, как ты, умирают. Узнай почему. Узнай, как выжить. Ты задумывался, что это может быть неестественное заболевание? Что это могут быть действия противника? Искусственный биологический агент? Вот эти вопросы ты должен себе задавать.

Сердцебиение у меня учащается, каждое ее слово затуманивает мои мысли. Я по-прежнему не чувствую ксеносферу.

– Кто там?

– Прости? – она озадачена.

– Тот, с кем у тебя свидание.

– Никто. Писатель. Пишет стихи и рассказы, которые разносят в пух и прах западный колониализм, оплакивают потерю Америки и показывают «африканскую идентичность», чем бы она ни была. Скучная, утомительная писанина. Его публикуют из-за негласного договора о терпимости, который существует между нами и западной печатной индустрией.

– Но ты с ним встречаешься.

– Писатели меня интересуют. Его привлекают деньги, которые он ценит во мне, возможно, ищет покровительницу.

– Интересный обмен.

– Кааро, ты мне всегда нравился. Ты дерзкий, но почти всегда выполняешь поставленные задачи. Но ты клоун, и не очень остроумный. – Она гладит меня по щеке, потом поворачивается спиной.

Индюк подкрадывается ко мне. Таймер близится к нулю, и мне кажется, что в отдалении слышна машина. Я двигаюсь к выходу.

– И еще, – говорит она. – Брось Аминат. С ней опасно связываться.

– Иди нахер. Я не буду устраивать личную жизнь по советам женщины, которая сделала приманку из трупа мужа.

Она замирает, и я без всякой ксеносферы понимаю, что причинил ей боль.

– Спасибо тебе, Феми. За все. С самого начала. Я знаю, что ты мне помогла, и никогда тебя за это толком не благодарил.

– Вали с моей территории, Кааро. И для тебя я миссис Алаагомеджи.

Это занимает несколько часов, но я придумываю, как найти Велосипедистку для О45.

– У него была жена, – говорю я.

– У кого была жена? – спрашивает Феми.

– У Алоиза Огене. Профессора теоретической физики, известного так же, как ароданский мясник. Он был женат, согласно записям, которые ты мне дала.

Феми садится за стол напротив меня.

– Хорошо, он был женат. К чему ты клонишь?

– Может, тебе самой чуток над этим поразмыслить?

– Кааро, я занятая женщина. Давай к делу.

– Помнишь, как работают мои способности? Я могу найти что угодно, если оно принадлежит человеку, который хочет это найти. Профессор Огене исчез, как и Велосипедистка, и все жители Ародана. С большой натяжкой, конечно, но Огене и Велосипедистка могут находиться в одном месте. Понимаешь, о чем я думаю, Феми?

– Понимаю. Ты хочешь использовать жену для поиска Огене. – Она улыбается, и для меня это как благословение свыше.

– Именно. Только здесь никаких точных данных. Упоминается, что он был женат, но этим все и ограничивается.

– Предоставь это мне, – говорит Феми. – Ты хочешь сам ее посетить?

– Не важно. Посадите меня в одну комнату с ней, и я смогу найти ее мужа. Если, конечно, э… он не закопан в какой-нибудь братской могиле.

– Это не смешно, но все равно, хорошая работа. Возьми паузу.

– А у тебя когда перерыв?

– Кааро, кажется, ты не понимаешь природу наших отношений.

– О, так у нас теперь отношения?

Меня селят в сырых, плохо освещенных апартаментах на территории комплекса, которые не то чтобы похожи на тюрьму, но недалеки от этого. Возможно, это переоборудованная тюремная камера.

Первым делом я разражаюсь монументальным нервным поносом, выделения мягкие и стремительные, все это зрело во мне часами. Мой живот всегда реагирует на нервяк. Свет в туалете неуверенно мигает. Когда я включаю кран, он выкашливает оранжево-коричневую жижу, прежде чем вода очищается. Это мыло наверняка разъест мне кожу меньше чем за день. Я не могу поверить, что у О45 такая база, разве что так задумано. Их хорошо финансируют.

Я захожу в комнату, а тем временем бачок шипит, наполняясь водой, за закрытой дверью. Обнаруживаю кровать с коричневым покрывалом и без подушки, а рядом с ней тумбочку с тремя ящиками. Я открываю все три по очереди и нахожу обрывки бумаги, резинку, Новый Завет («Не Для Продажи!») и старую шариковую ручку. Ложусь на кровать и выуживаю мобильник, который мне вернули. Хороший сигнал. Они, наверное, отслеживают все звонки с него, но они и так, кажется, много обо мне знают. Я звоню Клаусу.

Два гудка и соединение.

– Прывет, дрюк, – говорит Клаус. Его акцент, в случае чего, мог бы даже сбить с толку.

– Ты грязный, вонючий стервятник, предатель, мудак, конченый ублюдок. Вот закончу эту работу…

– Остынь, Кааро.

– Когда я разделаюсь с этой работой, я тебе по столовому ножу в каждую глазницу воткну и проверну. А потом омлет из глазных яблок сделаю.

– Omo, расслабься.

– Не называй меня omo. Я не твой сын. И не смей, сука, говорить, чтобы я расслабился. Ты сдал меня властям.

– Ты закончил?