Хельд улыбнулся своим теплым воспоминаниям.

К двум часам ночи они погрузились в счастливое, дружеское молчание и уже собирались заканчивать, когда отрезвляющий резкий звук дверей автомобиля разогнал их беспечность. Они оба застыли в ужасе. Майкл схватил радиоприемник и помчался вверх по лестнице. Йозеф услышал, как закрылась дверь на чердак и тут же раздался стук в парадную дверь.

Он лихорадочно оглядел кухню, пытаясь сообразить, с чего начать. Торопливо пряча посуду в раковину, он услышал, как Ингрид хихикает на пороге, а Генрих снова колотит в дверь с криками: «Впустите нас, очень срочно!».

Он только и успел убрать со стола последние предметы – бокалы для вина – и спрятать их куда подальше, перед тем, как затаив дыхание, приблизиться к входной двери.

Пьяная парочка стояла на пороге и нескладно пела рождественскую песню. Смеясь, они практически ввалились внутрь.

– Дядя Йозеф! – прогремел Генрих, заключая его в огромные медвежьи объятия и хватая за подбородок. – Извините, что мы так поздно, но нужно воспользоваться уборной, – пробормотал он в лицо профессору, от него разило алкоголем.

Йозеф слишком беспокоился за Майкла, чтобы позволить выплеснуть всю свою ярость. Ярость, что ревела под кожей, вызывая желание ударить этого человека, хотя Йозеф и не был по природе жесток. Когда Генрих, спотыкаясь, прошел в уборную на первом этаже, Йозеф, чтобы успокоиться, стиснул зубы и впился ногтями в ладони. Разве мало того, что нацисты сочли себя в праве угнетать их на улицах и работе? С чего они взяли, что имеют право нападать на людей среди ночи в их собственных домах?

Ингрид в пьяном ступоре смотрела на него:

– Мы ехали домой, но Генрихне доехал… – промямлила она.

Йозеф взял в себя в руки. Он не позволит этому ужасу вырвать радость из его сердца. Вместо этого он выбрал путь спокойствия, размяшляя о времени, проведенном с Майклом и обо всем хорошем, что произошло вечером. Как только Генрих выйдет из уборной, они покинут его дом; Йозеф не позволит им ни ограбить, ни напасть на него.

Ингрид сглотнула с трудом, и он заметил, она слегка позеленела.

– Воды, – выдавила она и пошатываясь, направилась на кухню.

Йозефу удалось обогнать ее и еще раз проверить, убрана ли посуда. У него екнуло сердце. Он совершенно забыл про менору. Она все еще горела посреди стола. Как он объяснит еврейскую менору на своей кухне?

Вмиг он подбежал к столу, хлопнул ладонью по свечам и, спрятав менору за спину, повернулся лицом к Ингрид, которая приковыляла к раковине. Соединяя вместе проволочные ветки подсвечников, он пытался сделать из нее другую фигуру, борясь с желанием закричать от боли, когда горячий воск потек по ладоням и обжег пальцы.

Ингрид налила себе стакан воды, а когда повернулась, ее засмотрелась на что-то на полу. Она наклонилась и подобрала это. Йозеф следил за ее взглядом: это было стихотворение, написанное для него Майклом. В голове стали всплывать слова и строчки. Было ли в них что-нибудь, что могло намекнуть ей о том, что в доме есть еще человек, и это его друг, Майкл, еврей, до сих пор живущий в Амстердаме?

Генрих появился на кухне и заглянул Ингрид через плечо. – Ну-ну, – пренебрежительно начал он, – что тут у нас?

Он выхватил листок со стихами из рук Ингрид и посмотрел на Хельда, тот изо всех сил сминал и скручивал провода.

– Стихотворение для Йозефа? – Генрих начал читать его вслух со своим резким немецким акцентом, его пьяная невнятность опошляла красоту слов Майкл. Когда он дочитал до конца, они оба выжидающе посмотрели на Йозефа.

Йозеф смотрел на них.

Пошатываясь и обвиняюще размахивая стихотворением, Генрих направился к нему:

– Я знаю, что это значит.

– Мы давно подозревали, дядя! – закачалась Ингрид рядом с Генрихом. – Мы знаем правду. Мы знаем, что ты скрываешь.

– О чем ты? – Йозеф стал жадно хватать ртом воздух, стараясь справиться со жгучей болью, охватившей его пальцы, за очками проступили капли пота и стали стекать по носу.

– Пора с этим разобраться, – упрекнул его Генрих. – Тебе и так это долго сходило с рук.

– Ты должен нам признаться, – согласилась Ингрид.

Йозеф затаил дыхание, и запинаясь произнес:

– Я понятия не имею, о чем вы говорите.

Генрих возвышался над Йозефом.

– Я действительно не понимаю, что вы имеете в виду, – отступая проговорил он.

– Маленький секрет, – ответил Генрих, хлопнув себя по рукам и всем весом навалившись на Йозефа. Лицо нациста оказалось совсем близко. Противный запах алкоголя душил его. – У тебя… есть… женщина! – Затем, запрокинув голову, Генрих расхохотался и хлопнул по спине: – Молодец!

Йозеф почувствовал, как напряжение отпускает тело. Его охватила паника, он сжался, готов был сорваться. С огромным облегчением он понял, что они не узнали правду, не догадались про Майкла. Значит Майкл все еще в безопасности. Это, как заведенная, мысль снова и снова проносилась в голове.

Незаметно, он опустили скореженную менору на стол позади себя.

Ингрид пригрозила ему пальцем:

– А я все гадала, почему ты не хотел встречаться с Урсулой! – она шагнула вперед и сжала его руку: – Пора. Со смерти тети Сары прошло много времени.

У него подкосились ноги, он нашел стул и рухнул на него.

– Взгляни-ка на него, – сказал Генрих. – Он потрясен, что мы его вычислили. Она ведь сейчас не в твоей спальне? – хрипло прогудел Генрих, нетвердо направляясь к двери.

– Нет, нет, – возразил Йозеф. – Она совсем недавно ушла. Генрих уставился на него:

– Совсем недавно? Я бы рассердился. Есть комендантский час, но раз уж мы семья…

– В следующий раз пусть она останется на ночь, – взмолилась Ингрид. – Мы хотим с ней познакомиться. Я с нетерпением жду, когда мы все станем одной большой счастливой семьей. Мы можем вместе отпраздновать Рождество и Новый год. Мы бы устроили у нас вечеринку. Позвали бы друзей с работы.

– О, – только и произнес Йозеф.

Генрих снова споткнулся, и Ингрид подхватила его.

– Думаю, нам лучше уйти, – заключила она, поймав Генриха.

Виляя, они направились к двери, а Йозеф мрачно последовал за ним – Спокойной ночи, дядя Йозеф, – нараспев произнес Генрих и помахал рукой. Пошатываясь, Ингрид шагала чуть впереди, пытаясь удержать своего жениха, хотя он был в два раза больше нее.

Йозеф выждал, пока машина отъедет, запер дверь и побежал на чердак. Найдя своего друга, сидящим на сундуке – а не затаившимся – в дальнем конце длинной, тесной комнаты, смотрящим через треснувшее оконное стекло, он удивился. Юноша смотрел на бесконечные крыши, загипнотизированный яркой луной, висевшей в ночном небе.

Йозеф сел рядом с Майклом и тоже уставился в окно.