– А вот так тебя…

– А по жопе не хочешь?

– Косой! Завали ей…

Вера рассеянно смотрела на девочку лет восьми, которая пыталась вырвать палку из рук одного парнишки:

– Костик. Дай мне. Я тоже хочу ее погонять.

Вокруг стояли зрители, главным образом девочки, которые подбадривали тех, кто «работал» палками. Некоторые дети бегали по станции, ища подходящее орудие, чтобы тоже поучаствовать в избиении лесничихи. Сновавшие там и сям взрослые никак не реагировали на «забаву» своих детей.

Вера сначала хотела остановить избиение, но потом вспомнила свое вчерашнее неудачное вмешательство в дела станции. А потом она и вовсе подумала, что когда придут сюда лесники, они никого жалеть не будут, даже этих детей.

Но потом вид метавшейся по клетке дикарки пробудил в ней одну мысль. Идея еще не успела оформиться, а Вера уже шла, вернее, бежала в администраторскую. Ворвавшись в апартаменты Батуры, она прервала продолжавшееся тягостное молчание:

– Зозон, есть разговор.

В течение часа Батура мобилизовал военнообязанную часть населения станции. Тридцать человек, среди которых было несколько женщин и подростков. По случаю он даже выстроил их в две шеренги на платформе. Зозон кислым взглядом окинул кривой строй местных ополченцев и, догоняя Веру, направлявшуюся к клетке, почти кричал ей вслед:

– Вторая часть твоего плана, конечно, неплоха – не спорю. Но как ты все-таки собираешься найти дорогу к лесникам?

– Она нас поведет, – ответила Вера, уже открывая клетку.

Детей отогнали от клетки, да им и самим уже надоело мучить лесничиху. Та, пользуясь временной передышкой, опять бормотала свою молитву. Увидев, что Вера входит к ней в клетку, она отползла в угол. На ходу вытаскивая секач, Вера быстрым движением схватила лесничиху за руку и сильным рывком вытащила ее из клетки.

– Ты… – пытался что-то возразить Зозон.

– Я знаю, что делаю, – отсекла Вера.

От сильного толчка дикарка упала на пол, но быстро поднялась и теперь испуганно смотрела на Веру. Она едва заметила несколько молниеносных взмахов секачом. Сначала она даже не почувствовала боли, а лишь удивленно уставилась на алые струи, стекавшие по ее бедрам и рукам. Вера сделала несколько порезов на ногах и руках девушки. Раны были глубокими, но ориентированными не поперек, а вдоль конечностей. Они болели, кровоточили, но четкие удары Веры не повредили артерий и не пересекли мышц и сухожилий. Увидев кровь, лесничиха истерично завыла. Вера замахнулась секачом. Дикарка стала отбегать, сначала медленно, оглядываясь, а потом, все так же крича, она побежала прочь со станции – в туннель в сторону Могилевской. А за нею оставались кровавые следы.

Вера светила перед собой фонарем. Жидкие бурые пятнышки на полу встречались все реже. Вера жалела, что не ранила лесничиху сильнее. Видимо, кровь у той понемногу сворачивалась. С другой стороны, угадать было трудно: быть может, окажись раны глубже, лесничиха вообще могла не дойти к своим. Она и так петляла, видимо, ища дорогу в бесчисленных переходах, а может быть, запутывая следы? Верин слух улавливал движение где-то далеко позади – это шли Зозон, Фойер, Паук и Лис. А еще дальше за ними топали ополченцы с Партизанской. Последние метров пятьдесят Вера не встретила ни одного пятнышка на полу. Она остановилась у разветвления туннеля. Куда идти?

– Лэса-бэса – послышалось где-то далеко слева. Кажется, это сказала их «знакомая».

– Лэса-бэса, лэса-бэса… – загомонили в ответ мужские и женские голоса.

Вера, чирканув на стене стрелку, бросила уже ненужный кусок известки и схватилась руками за рукоятки секачей. Она бесшумно двинулась к стоянке лесников. Поверх спецназовского комбинезона на ней были надеты лохмотья лесничихи. Теперь она натянула на лицо и ее примитивный респиратор. Все это перед самым уходом с Партизанской прокипятили в чане. Одеяние было мокрым, потому что высохнуть не успело, и, как казалось Вере, по-прежнему было дурно пахнущим. Если кипячение не убило запах, убило ли оно заразу, от которой страдала лесничиха? Теперь было не до этого. Вера входила в боевой транс.

Она уже видела впереди силуэты нескольких лесников. За ними мерцали светящиеся грибы. Дозорные заметили Веру раньше, чем та рассчитывала, они подымались с пола, беря в руки какие-то предметы.

– Лэса-бэса! – как можно более бодро крикнула Вера.

– Лэса-бэса. Лэса-бэса. – машинально отвечали дозорные.

Они были растеряны. Эту фразу мог произнести только лесник. Но, с другой стороны, что это за одинокий лесник? С чужой стоянки? Но почему он один, и почему он по переходам ходит в костюме для выхода на Поверхность?

Пока эти мысли ворочались в головах лесников, Вера непринужденно к ним приближалась, а когда поравнялась – сделала несколько молниеносных взмахов секачами.

Спустя несколько секунд она бесшумно бежала дальше. Вот и вход в большое помещение – скорее всего, это один из подземных уровней Универмага. По центру – светящиеся грибы, вокруг – толпа, нет, толпы лесников. Они упоенно кричали, проговаривали и шептали: «Лэса-бэса», даже не обратив внимания на вбежавшего чужака. А может, они приняли его за кого-то из своих. Вера даже остановилась, увидев столько народа. Здесь было не меньше сотни лесников. Батура был прав – у Партизанской против них не было никаких шансов.

Лесники повернули головы только на топот ног подбегавших убров. Они закричали:

– Ба-та! Ба-та!

Многие из них бросились в дальний угол стоянки. Вера догадалась, что там у них оружие. Расчищая себе дорогу секачами, она первой оказалась у составленных в углу заточенных палок, арматурин, дротиков. На «почетном месте» стоял арбалет партизанского производства. Рядом – несколько не очень удачных копий с него. Батура оказался опять прав!

Только теперь лесники поняли, что в их костюме для выхода на Поверхность – чужак. Они пытались проскочить мимо Веры к оружию. Но к ней уже подбежал Паук. Лесники боялись подойти к этому восьмирукому чудовищу, да и не давал им такой возможности мутант, быстро манипулируя своими конечностями. Зозон, Лис и Фойер закупоривали выходы из помещения. Партизаны добивали почти безоружных лесников, метавшихся по своей стоянке.

Теперь Вера работала хладнокровно и безошибочно. Один секач она спрятала, заменив его на меч, – это оружие было более эффективным, когда надо «перекрывать» много свободного пространства. Глухие звуки разрываемой лезвиями плоти, треск разрубаемых костей не вызывали в ее душе никаких эмоций, кроме слабой тени удовлетворения от успешно выполняемой работы. Сквозь плотный колпак боевого транса в ее сознание прорывались звуки побоища: истошные вопли лесников, их плач, детские крики, скуления о пощаде; восторженные возгласы партизан, упоенных легко дающейся победой; лязг оружия, арбалетные щелчки; топот ног, глухие стуки падающих на пол тел. Но так же как фермер слышит, но уже не замечает визга свиней, а рабочий мастерской – грохота станков и прессов, для Веры это были всего лишь рабочие звуки. Видимо, такое отрешенное отношение к происходящей битве – качество профессионального воина, которым становилась Вера.