Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ах, этот голос! Ах, это слово! Я не могу спокойно слушать, когда его произносит Никита. У него получается…
Богдан не дал ей договорить.
— Значит, он все-таки мой сын?
Он опять торопился удостовериться, но уже не испытывал прежнего смятения. Он давно уяснил: ему хочется иметь сына, пусть даже такого, уже взрослого, почти чужого и незнакомого. Хотя нет, в какой-то мере знакомого. У них одинаковое лицо и, похоже, одинаковый характер. Значит, у них есть что-то общее, значит, они связаны друг с другом. И Аня впервые ответила откровенно, так, как думала сама:
— Видимо, да! — но тут же высказала последние сомнения: — Вы, конечно, внешне очень похожи. Так Лешка ведь тоже темноволосый и светлоглазый. Но голос…
Богдану надоели сомнения, он не требовал доказательств, его беспокоило другое.
— Ты когда-нибудь расскажешь ему?
Аня сначала усмехнулась.
— Ну разве что когда он станет таким же циничным и невозмутимым, как ты, — и тут же стала серьезной и умоляюще заглянула Богдану в глаза. — Только не говори Никите ничего. Пожалуйста! Ладно? Не говори! — и честно призналась: — Я боюсь. Он так злился на Алешку, когда тот ушел от нас. Вдруг он возненавидит и меня? Это ведь я первая изменила…
— Мне очень нравится, что ты натворила, — тихо проговорил Богдан, осторожно проведя по ее щеке.
Аня не оттолкнула его руку, но посмотрела осуждающе.
— Тебе. А Никите? Каково ему будет узнать, что его отцом является совсем другой, а не тот, кого он всю жизнь называл папой? Что его мать обманывала мужа? Все из-за меня. Из-за меня.
Она до сих пор мучилась, но была рада, что наконец-то опять может стать откровенной, ничего не скрывать и не смущаться, как когда-то. А Богдан, встревоженный ее отчаянием, стараясь отвлечь, шутливо предположил:
— А если он станет таким же циничным и невозмутимым, как я?
— Упаси бог! — слишком уж торопливо воскликнула Аня.
— Анька! — осуждающе произнес Богдан, но она ехидно проговорила:
— Признайся, ты ведь не объект для подражания.
— Анька!
Она не унималась.
— Признайся!
И ему ничего не оставалось (к чему отрицать очевидное, прекрасно известное им обоим?), как согласиться.
— Да! Да, да, — обреченно подтвердил он и мстительно добавил: — Однако тебя это никогда не останавливало.
Аня вздохнула.
— Ох! Это моя кара небесная.
— Нет! — не согласился Богдан. — Это подарок судьбы.
И они рассмеялись.
— Ты заметила, чем обычно заканчиваются наши встречи? — спросил Богдан.
Аня на мгновенье задумалась.
— Я уезжаю, — грустно определила она обычный конец, а он рассердился.
— Фу ты! Ну почему сразу о плохом? — Богдан отвернулся, его глаза явно отыскивали какую-то точку, и в уголках рта затаилась загадочная улыбка.
— А чем тогда? — Аня попыталась проследить за его взглядом, но он уже смотрел ей прямо в глаза.
— Не догадываешься? — и, больше не дожидаясь ответа, сурово предупредил: — А про отъезды чтобы я никогда не слышал. Больше тебе не удастся от меня сбежать. Я тебя никуда не отпущу. И… — он помедлил, вовсе не собираясь с духом, а потому, что сам придавал этим словам особое значение. — Надеюсь, это поможет, — добавил чуть слышно. — Я люблю тебя.
Он никогда еще не говорил ей этих слов.
Другим — пожалуйста! Его спрашивали: «Ты меня любишь?» Он без стеснения заверял: «Да. Конечно. А как же?», не задумываясь ни над вопросом, ни над своим ответом. Что тут особенного? Точно такие же слова, как и все прочие, из тех же букв, из тех же звуков; не более осмысленные и заумные, чем множество других. А про нее он и себе-то ни разу не решался признаться. А Аня так же, как и раньше, с осторожностью отнеслась к этим словам, которые тоже не в силах была когда-то произнести. Но уже совсем по другой причине.
— А может, ты любишь ту далекую девочку?
— Ну нет! — упрямо воскликнул Богдан. — Я люблю тебя. Сегодняшнюю. Теперешнюю.
Он удивлялся, с какой легкостью повторяет ей раз за разом «люблю».
— И поверь мне: она нисколько не хуже той.
«И они прожили некий срок в приятнейшей жизни, и время их было безоблачно, и приятны были им радости…»
Хорошо, если бы так происходило и в жизни.
Саша сидела дома одна и пыталась угадать, когда наконец прибудет ее дражайший супруг.
Вот! Сейчас она не просто девушка Саша, сейчас она замужняя женщина. Да только мало что изменилось в жизни со дня свадьбы. Единственное — дом ее находится теперь не у мамы, а здесь, у Гриши. Остальное, в общем-то, по-прежнему. И с Гришкой она видится, можно сказать, ничуть не больше, чем раньше: редкий день, редкий вечер, хорошо хоть каждую ночь. Ну… почти каждую. А дело в чем? А дело в том, что «работа наша такая…».
Ой, нет, это не про то песенка. А как же? Ах, да! «Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд, как будто не видна». Кому это не видна? Лично Саше очень даже видна, видна потому, что любимый муж ее дома обычно не виден.
В данный момент Сашин супруг находился далеко от их семейного гнездышка, в кабинете своего непосредственного начальника, вроде бы и чистосердечно раскаивающегося («Грех, конечно, отрывать тебя от молодой жены, но…»), но твердо уверенного в том, что дело превыше всего.
— Кажется, я знаю, с кем тебе поговорить! — довольно воскликнул капитан и принялся объяснять: — У Тарасова когда-то парень был. Работал под прикрытием не то что месяцы — годы. То ли редкий талант, то ли чрезвычайное везение. Ему такими делами обязаны! Его мало кто знал. Тарасов берег, как родного. Да он, вроде бы, и вправду ему родственником был. Думаю, он много может порассказать. Если, конечно, Тарасов знает, где его найти, — капитан задумался на мгновенье. — С Тарасовым я постараюсь сам переговорить. А дальше уж ты.
Никита вел себя немного странно, частенько поглядывал на мать тревожным и смущенным взглядом, будто выбирал подходящий момент. Кажется, он хотел что-то сказать, но никак не мог собраться с силами, и Аня начала волноваться и придумывать причины его необычного поведения. Наверное, какие-то проблемы в университете, что-то натворил, и теперь его собираются отчислить. Только этого не хватало!
Да когда же он наконец объяснит! Аня уже решила начать разговор сама, но Никита опередил ее.
— Мам, у тебя какие планы на следующий выходной? — пытаясь придать лицу невинное выражение, спросил он.
Пока ничего страшного, но интонации подозрительные.
— Не знаю. Я еще не думала.