— Не уходи.

А может, и не услышала. Может, показалось? В шорохе и шелесте, едва уловимо, может, это прозвучало не вслух, а только в ее мыслях? Она замерла, пытаясь понять.

— Куда ты пойдешь? Не уходи. Можешь дуться. Но не уходи. Представь, что ты дома. Ты же никуда бы не ушла из дома, сердилась бы, не сходя с места. Вот и не уходи. А если захочешь, я уйду.

— Боже мой! — Аня глубоко вздохнула и прислонилась к стене. — Как в тебе уживаются цинизм и любовь, бесстрастность и нежность?

Богдан невозмутимо глянул и возразил:

— И не уживаются они вовсе. Все время ссорятся и дерутся. Ты же меня знаешь. Это не мои любовь и нежность. Это все твое. Не было бы тебя, и их бы не было.

Никита приехал, как обещал, но, само собой, без особого желания. Не хотел выслушивать маминых нотаций. Пожалуй, он ей так и скажет. И зачем ее принесло в самый неподходящий момент?

Но первой пришла не мама, первым появился ее знакомый, или друг, или как его там. Никита представлял, что происходит между ними, но никак не мог выбрать подходящего обозначения.

— Мама дома? — спросил тот.

— Нет, еще не пришла, — ответил Никита. Он уже давно не испытывал неприязни к Богдану.

— Странно, — произнес тот, и Никита изумленно отметил, как внезапно напрягся обычно мягкий голос. Но в ненароком пойманном взгляде не обнаружилось ни недовольства, ни разочарования. А что-то такое… такое…

Ну да. Ревность.

Надо же!

— А вы ей позвоните, — предложил Никита гостю снисходительно и сочувственно одновременно.

Тот отрицательно покачал головой.

— Я ее подожду?

— Как хотите.

Никита, быстро потеряв к собеседнику интерес, прошел в комнату, включил телевизор, уселся на диван. Ничего нет хуже ожидания неприятностей.

Гость устроился рядом, и Никита недовольно посмотрел на него.

— Тоже будете пытаться меня образумить?

— Непременно! — Богдан критически хмыкнул. — Во-первых, понятия не имею, как воспитывать детей. Никогда не приходилось. Во-вторых… ты думаешь, на тебе свет клином сошелся?

Никита, уверенный, что мама уже всех вокруг озадачила его исправлением, вовсе не ожидал подобных заявлений. Он готовился к длинным моралям, поэтому слегка опешил, позабыл принять независимый вид и признался честно:

— Для мамы, по-моему, да.

— Напрасно ты так думаешь, — убежденно заверил его Богдан. — У нее еще есть дочь. И я.

Опять — просто и искренне, хотя вроде бы по-прежнему иронично, но, наверное, именно такой и бывает откровенность. И Никита снова не стал возмущаться и выделываться, но все-таки не отказал себе и немного поехидничал.

— А с вами у нее тоже были проблемы?

— Случалось, — Богдан дернул углом рта. — Но вообще-то я стараюсь их не создавать. Я ее люблю.

Никита немного смутился: почему Богдан говорит ему об этом так легко и просто?

И Никита не насмехается в ответ. Потому что верит. И как давно хочется поговорить с кем-то нормально, по-человечески, не смеясь и не передергивая, зная, что услышишь в ответ не только упреки и изумленные возгласы. Даже с мамой так не получится. Она, конечно… ну… одно слово — мама. Она, возможно, и постарается изо всех сил понять, но ей не дано думать так, как думает он. Она — женщина, и, как бы там ни было, с ней нельзя говорить обо всем. Про Сашку вообще лучше помолчать, с друзьями тоже не получится как надо. А с этим вроде бы посторонним мужчиной разговор складывался ровно и искренне.

— Мама, конечно, с вами поделилась?

— Конечно, — утвердительно кивнул Богдан и в свою очередь поинтересовался: — Можно узнать, кто она?

— Она окончила университет пару лет назад и теперь преподает.

— Она замужем?

— Да.

— И кто ее муж?

— Не все ли равно! — после нескольких откровенных ответов Никита все-таки попытался возмутиться, уж слишком назойливым показалось долгожданное внимание, но от следующего разумного замечания опять немного растерялся.

— Обычно это имеет существенное значение, — вкрадчиво проговорил Богдан.

Никита посмотрел удивленно и смиренно доложил:

— Племянник ректора.

Богдан на секунду задумался и, нарушая привычные правила воспитательной беседы, снисходительно дернув углом рта, спросил:

— И зачем тебе лишние неприятности?

На такое Никита вовсе не рассчитывал. Вместо предполагаемого им «плохо» он получил весьма неожиданную и обидную оценку своего поступка — «глупо».

— Ты ее очень любишь?

Богдан, кажется, догадывался, что услышит в ответ, судя по интонациям и ходу беседы, но, возможно, он ошибался. А Никита едва не смутился.

Ага! Сейчас!

Сейчас он выложит все свои мысли перед чужим дяденькой! А вот и выложит. Потому как сам затеял этот разговор. И потом… ничего нет особенного в его чувствах, чтобы стесняться или стыдиться. Он же не маленький мальчик!

— Не знаю, — неуверенно начал он, все же не решаясь быть до конца искренним. — Но она… она такая…

Скорее всего, он ее не любил. Но столь притягательным казалось то, что она заметно старше, замужем. Никите еще никогда не приходилось иметь дело с такими девушками — темпераментными, раскрепощенными, необыкновенно сексуальными, берущими инициативу в свои руки. Не он ее добивался — она его, плюнув на мужа и его родственников, на возможные пересуды и печальные последствия. Естественно, Никита не смог остаться равнодушным, не смог отказать ей и себе.

Богдан, похоже, понял, что Никита хотел сказать, согласно кивнул и, усмехнувшись, заявил:

— Она не единственная «такая». И совсем не трудно найти что-то менее опасное.

Никита изумленно молчал.

— Я понимаю, если бы ты ее любил, может, оно того бы и стоило. Но просто для удовлетворения желаний надо ли рисковать?

Никита довольно долго вникал в смысл услышанного. Вообще, звучало разумно, но странно. Вроде бы и правильно, но как-то…

— Вы всегда такой рассудительный? — осторожно поинтересовался он у Богдана, а тот, испытав непонятную тревогу, задумчиво признался:

— Почти, — и добавил: — Но мою рассудительность обычно называют цинизмом. Твоя мама считает, что это плохо.

Они еще никогда не разговаривали так долго и обстоятельно. Богдан даже испытал легкую гордость за самого себя. Наверняка мать не стала бы спокойно и бесстрастно внимать чистосердечным сыновним излияниям, вне сомнений, советы ее звучали бы несколько по-другому, и неизвестно, как воспринял бы их сын. Никакой гарантии, что все не закончилось бы ссорой. А тут Никита прислушивался с удивлением и вниманием, даже не пытаясь скандалить, и, кажется, немало почерпнул для себя из не перегруженных моралью реплик. Но если бы Аня присутствовала при этом разговоре, ох и попало бы от нее Богдану!