Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это, безусловно, моя самая активная неделя за последнее время. Работая над книгой, я вдруг осознаю, что не видел Мэрилин уже несколько дней. Я немедленно прекращаю писать и прохожу 36 метров от своего кабинета до дома, чтобы взглянуть на ее фотографию. Она стоит на полу в гостиной, по-прежнему лицом к стене. Я беру портрет в руки и вглядываюсь в лицо Мэрилин. Я восхищен ее красотой. Даже если вокруг меня будет тысяча женщин, я не увижу никого, кроме нее.
Так что, возможно, эта неделя пошла мне на пользу. Я меньше мучил себя. О Мэрилин я думал гораздо реже. И, что самое важное, я перестаю верить, что она знает, что я думаю о ней реже.
Я просматриваю заметки, которые написал всего через двадцать дней после смерти Мэрилин:
В пятницу ко мне придет сотрудник хосписа, который работает с людьми, потерявшими близких. Может быть, существуют определенные ритуалы, которые могут мне помочь, но которыми я не воспользовался? Например, в книге Джоаны Дидион «Год магического мышления»[38] рассказывается о ритуале раздачи одежды. Ни в чем таком я не участвовал. Я поручил это своей дочери и невесткам и даже не знаю, что именно они делали. И не хочу знать. Я отгородился от таких вещей. Возможно, мне следовало принять участие в раздаче одежды, книг и украшений, вместо того чтобы избегать всего, что связано с мертвой Мэрилин. Снова и снова я захожу в гостиную и пристально смотрю на ее портрет. Слезы наворачиваются на мои глаза и текут по щекам. Я ощущаю пронзительную боль в груди и понимаю, что ничего не изменилось. Я тону в том же потоке страданий. Зачем я мучаю себя? Все кажется каким-то нереальным. Образ Мэрилин не покидает мое сознание. Я никак не могу заставить себя понять, что она действительно умерла. Ее больше не существует. Эти слова по-прежнему ошеломляют меня. В глубине души я в них не верю.
Читая эти строки сейчас, через восемьдесят восемь дней после смерти Мэрилин, я смотрю на портрет и снова поражаюсь ее красоте. Я хочу обнять ее, прижать к своей груди, поцеловать. Но слез уже меньше; я не чувствую ни мучительной раны в груди, ни жгучей боли. Да, я знаю, что больше никогда ее не увижу. Да, я знаю, что смерть ждет меня, что смерть ждет всякое живое существо. Но с тех пор, как умерла Мэрилин, мысли о собственной кончине даже не приходят мне в голову. Хотя мне тяжело об этом думать, я не охвачен страхом. Такова природа жизни и сознания. Я благодарен за то, что у меня было.
90 дней спустя
Как и многим другим вдовцам, мне свойственна вопиющая нерешительность. Я старательно избегаю любых решений. Я живу в Пало-Альто почти шестьдесят лет. Лет тридцать назад я купил небольшую квартиру в Сан-Франциско и принимал в ней пациентов по четвергам и пятницам. В пятницу вечером ко мне присоединялась Мэрилин, и мы проводили выходные вместе. С тех пор как Мэрилин заболела, мы ни разу не были в Сан-Франциско. Моя квартира пустовала, если не считать того, что время от времени ею пользовался кто-то из наших детей.
Что мне делать со своим кабинетом и квартирой в Сан-Франциско? Этот вопрос частенько приходит мне на ум. Даже сейчас, спустя три месяца после смерти Мэрилин, я по-прежнему не покидаю Пало-Альто. Мне не хочется ехать в Сан-Франциско (да и вообще куда бы то ни было). Почему-то мне кажется, что эта поездка – выше моих сил. Я больше не чувствую себя в безопасности, когда еду по шоссе, хотя, конечно, я мог бы добраться туда на такси или на поезде. Сам дом построен на вершине холма, и я сомневаюсь, что смогу самостоятельно взобраться наверх, а потом спуститься. Интересно, как бы я отнесся к идее съездить в Сан-Франциско, если бы у меня не было проблем с равновесием? Я представляю эту ситуацию и подозреваю, что все равно бы медлил. Это так нехарактерно для меня: я всегда был легок на подъем.
Собственность в Сан-Франциско дорого обходится, и меня это беспокоит. Я продолжаю платить взносы и налоги, но утешаю себя тем, что все расходы компенсируются повышением стоимости квартиры. Как и в большинстве случаев, я выкидываю эту мысль из головы – не хочу принимать никаких решений.
То же самое и с автомобилями. В моем гараже стоят две машины, обе пятилетней давности: «Ягуар» моей жены и мой «Лексус» с откидным верхом. Я знаю, глупо платить налоги и страховку за две машины, которые практически не используются. Я больше не езжу по ночам и теперь сажусь за руль только днем – навестить друзей или купить продукты. Возможно, мне следует продать обе машины и купить новую, с большим количеством функций безопасности, например с системой контроля слепых зон. Такая система могла бы предотвратить серьезную аварию, в которую я попал три года назад. На днях я обедал с двумя моими старыми приятелями по покеру, которых знаю уже лет тридцать. Один из них владеет дюжиной автомобильных салонов. Я попросил его оценить мои машины и посоветовать мне новую. Надеюсь, он примет решение за меня.
С тех пор как Мэрилин заболела, я ни разу не ходил в кино. За этот год я не побывал ни на одном спектакле, ни на одном концерте, ни на одном мероприятии – ну разве что изредка захаживал в свой любимый книжный магазин. А ведь я обожал театр. Недавно я узнал, что в соседнем округе идет любопытный спектакль, и надумал сходить на него вместе с дочерью. Пока я собирался, пьеса закончилась. К сожалению, это не единственный пример моей склонности к прокрастинации. Таких случаев множество.
На днях я получаю электронное письмо из Стэнфорда с перечислением курсов дополнительного образования. Два из них представляют интерес: «Смысл жизни: Кьеркегор, Ницше и другие» и «Мастера американской литературы». Последний курс читает мой друг Михаэл Красный. Я бы хотел прослушать оба курса. Но как я туда доберусь? Что, если к зданию нельзя подъехать на машине? Долго ходить я не могу. Я говорю себе, что все разузнаю. Правда, велика вероятность, что я буду все откладывать и откладывать и в итоге не попаду ни на один.
Я будто жду, что меня кто-то спасет. Я чувствую себя беспомощным ребенком. Возможно, всему виной так называемое магическое мышление – в глубине души я верю, что моя беспомощность каким-то образом вернет мне Мэрилин. Я не думаю о самоубийстве, но понимаю и сопереживаю менталитету потенциального самоубийцы, как никогда раньше.
Неожиданно в моем сознании возникает образ одинокого старика, который любуется пылающим закатом. Он восхищен и поглощен окружающей его красотой. Я ему завидую. Как бы мне хотелось быть похожим на этого человека!
95 дней спустя
Меня снова охватывает мрачное настроение. Поскольку чтение книги «Шопенгауэр как лекарство» оказало столь благотворное действие, я решаю прочесть еще одно свое сочинение. Я подхожу к книжной полке и просматриваю корешки. Как ни странно, книга, о которой я почти ничего не помню, – одна из последних. Она называется «Все мы творения на день»[39] и представляет собой сборник психотерапевтических рассказов, изданный всего пять лет назад. Я следую той же схеме, что и раньше: один вечер – одна история. Как и прежде, чтение производит значительный лечебный эффект, и я хочу максимально растянуть удовольствие. Учитывая, что сборник содержит введение, послесловие и двенадцать рассказов, я надеюсь, что буду избавлен от приступов тревоги и депрессии по меньшей мере на следующие две недели.