На следующий день после Рождества эти новые соседи (с которыми я еще не был знаком) пригласили меня на ужин и рождественские песнопения. Оба радушно встретили меня на пороге своего дома. Вскоре я узнал, что старичок был врачом на пенсии, а «сиделка» имела медицинское образование и степень доктора наук! Более того, она была не его сиделкой, а его женой! Она была восхитительна и пела великолепно! И снова моя первая мысль: что будет, когда я расскажу об этом Мэрилин! Даже сейчас я жалею, что не могу с ней этим поделиться.

* * *

Вчера вечером я узнал, что начался третий сезон сериала Нетфликс «Корона». Первый и второй сезоны мы с Мэрилин смотрели пару лет назад. Я начал смотреть третий сезон и увлекся. Мне понравились первые две серии, но третья показалась странно знакомой. Я все тщательно перепроверил – оказалось, что я смотрел вовсе не третий сезон, а первый, который уже видел. Разумеется, мне захотелось рассказать об этом Мэрилин, но я тут же вернулся к действительности: Мэрилин никогда не узнает об этом. Скорее всего, она бы огорчилась: ее беспокоила, а иногда и раздражала моя пористая память. С другой стороны, я мог живо представить ее изумление и смеющиеся глаза: подумать только, я смотрел фильм и только через три часа понял, что уже видел его. Печатая эти слова, я чувствую, как что-то сжимается у меня в груди. Я отдал бы все… все… лишь бы увидеть ее улыбку.

* * *

Я получаю письмо, в котором мой агент напоминает мне, что некоторое время назад мы разрешили одному румынскому сценаристу написать сценарий по моему роману «Проблема Спинозы». Эта задумка вылилась в десятичасовой телесериал и 400-страниц сценария, который нужно было разбить на эпизоды. И снова моя первая мысль: «О, не могу дождаться, когда расскажу об этом Мэрилин». Через несколько секунд я возвращаюсь в мрачную реальность – печальный и одинокий. Как будто только Мэрилин может сделать происходящее по-настоящему реальным.

Я был исследователем, наблюдателем и целителем разума на протяжении шестидесяти лет, и мне трудно смириться с тем, что мой собственный ум порой ведет себя иррационально. Мои пациенты обращались ко мне по самым разным вопросам – у одних были проблемы во взаимоотношениях, другие стремились к большему самосознанию, третьих беспокоили депрессии, мании, тревоги, одиночество, гнев, ревность, навязчивые идеи, безответная любовь, ночные кошмары, фобии, ажитация. Я врачевал весь спектр психологических трудностей – я помогал своим клиентам познать себя, прояснить их страхи, сновидения, прошлые и настоящие отношения с другими людьми, их неспособность любить, их гнев. В основе моей работы лежит трюизм, что человек способен к рациональному мышлению и что понимание в конечном счете приносит облегчение.

Неудивительно, что моя периодическая иррациональность сильно меня беспокоит. Какая-то часть моего сознания упрямо продолжает верить, что Мэрилин жива. Это одновременно изумляет и тревожит. Я всегда скептически относился к иррациональному мышлению, ко всем этим мистическим представлениям о рае, аде и загробной жизни. В моем учебнике по групповой терапии представлен рациональный подход, основанный на двенадцати терапевтических факторах. Моя книга по индивидуальной терапии «Дар психотерапии» содержит восемьдесят пять четко сформулированных советов для терапевтов. Мой учебник по экзистенциальной терапии построен вокруг четырех основных экзистенциальных факторов – смерти, свободы, изоляции и смысла жизни. Рациональность и ясность – главные причины, по которым мои книги пользуются успехом по всему миру. Но вот он я – мыслю иррационально вопреки всему, что сам же написал!

Я делюсь своими беспокойствами по поводу иррационального мышления с моим бывшим учеником, ныне профессором психиатрии и нейробиологом. Он говорит, что память больше не считается унитарным феноменом; скорее, она состоит из отдельных систем, которые могут работать независимо и даже конфликтовать друг с другом. Он описывает дихотомию между эксплицитной (или «декларативной») и «имплицитной» (или «процедурной») памятью.

Эксплицитная память носит сознательный характер и зависит от медиальных структур височной доли, а также от коры головного мозга. Она включает в себя формирование и сознательное извлечение воспоминаний о событиях (например, «Я знаю, что Мэрилин умерла»). Имплицитная память в значительной степени бессознательна и лежит в основе навыков, привычек и других автоматических форм поведения. За нее отвечают совсем другие участки мозга: базальные ганглии – за навыки, миндалевидное тело – за эмоциональные реакции. Таким образом, мое эксплицитное воспоминание о том, что Мэрилин умерла, анатомически отделено от моего имплицитного процедурного и эмоционального импульса «рассказать Мэрилин».

Две разновидности памяти могут работать независимо и даже конфликтовать друг с другом. Эта точка зрения, как утверждает мой коллега, отражает нормальные аспекты человеческого поведения, на которые полагаемся все мы, и не подразумевает, что мое поведение иррационально. Было бы очень странно, если бы после шестидесяти пяти лет брака у меня не возникло желания рассказать жене о наших книгах, хотя я знаю, что ее больше нет.

* * *

Не все мужчины всегда гордятся своими женами. В этом плане я скорее исключение. Независимо от ситуации я всегда гордился своей женой. Я так горжусь тем, что был ее мужем. Я всегда воспринимал изящество и знания Мэрилин как данность. Что бы она ни делала – обращалась к большой аудитории или выступала в нашей гостиной на литературных вечерах, – она была изумительна, прекрасна. Она преуспевала во всем – в любой обстановке, при любой конкуренции.

Мэрилин была замечательной матерью, обожала своих четверых детей и всегда, всегда была добра и щедра к ним. За всю свою жизнь я не припомню ни одной существенной ссоры между нею и детьми или, если уж на то пошло, между нею и кем-либо еще. Бывало ли мне когда-нибудь скучно? Был ли я недоволен нашими отношениями? Никогда! Все это я принимал как должное и только сейчас, когда она умерла, в полной мере осознал, как мне повезло прожить свою жизнь с ней.

После ее смерти прошли недели, но моя тоска не стала меньше. Я постоянно напоминаю себе, что исцеление будет медленным и что каждого скорбящего пациента, которого я видел, ждали несколько тяжелых месяцев. Правда, я никогда не встречал мужа и жену, которые познакомились в таком раннем возрасте и были так близки, как мы.

Я начинаю беспокоиться. Судя по всему, мой прогноз не самый благоприятный.

50 дней спустя

Внутреннее онемение сохраняется – я по-прежнему ничего не чувствую. Когда приезжают дети, мы вместе гуляем, готовим еду, играем в шахматы и смотрим фильмы по телевизору. И все же я пребываю словно в каком-то оцепенении. Играя в шахматы с моими сыновьями, я переставляю фигуры механически, безучастно. Победа или поражение утратили свое значение.

Вчера вечером нас с Ридом пригласили сыграть в покер. Это был первый раз, когда я играл с одним из сыновей в компании моих приятелей. Я всегда любил покер, но так и не смог избавиться от странного чувства отчужденности. Похоже на депрессию, я знаю. Впрочем, Рид выиграл тридцать долларов, и это доставило мне удовольствие – он был счастлив! На обратном пути я представлял себе, как хорошо было бы вернуться домой, увидеть Мэрилин и рассказать ей о покерных успехах нашего мальчика.