Мы пали жертвой собственного «диалектического мышления». А ведь Гегель предупреждал о неизбежности синтеза диалектических противоположностей…

Социалистический проект — если придавать ему самостоятельное значение — не имеет с вышеописанным ничего общего. Социализм есть забота о будущем и о целостности народа, исторически практикующего политику и государственность. Социализм — это не «социальная справедливость», понимаемая как формальное имущественное равенство, когда нужно что-то у кого-то отнять и кому-то дать (это вульгарно-коммунистическая идея образца 1918–1921 годов). Социализм есть, прежде всего, всеобщая солидарность, при которой, по меткому определению Шпенглера, «все за всех».

Коммунизм стремится к «освобождению» труда, то есть к ликвидации труда по понятию. Труд рассматривается им как неизбежное отчуждение человеком своей сущности, своей жизни (а по-гречески «жизнь» — «душа») ради чего-то отличного от себя. По сути, коммунизм устраняет презрение к труду, характерное для рабовладельческого и капиталистического общества, и обещает его историческое исчезновение — превращение в свободную деятельность по развитию человеческой сущности (Menschlichkeit) — в СССР это называли «творческой самореализацией».

Социализм означает принятие труда как неизбежной данности, признание культуры и морали труда как единственно осмысленного состояния человека, когда его жизнь посвящена всем остальным людям, с ним солидарным. Пределом пространства этой солидарности является государство, которое при социализме отнюдь не упраздняется, а, напротив, развивается и усиливается. Социализм — следующий шаг исторического развития власти. Шаг, который делается уже после того, как власть основывается на богатстве и создаёт его как свой инструмент, после распространения власти и управления на хозяйственно-экономические процессы. То есть это шаг развития власти после буржуазной революции.

Новейший либерализм — «левое» движение, последовательно отвергающее все запреты и любую мораль и идентичность, а социализм — точно нет, напротив, он нуждается в своём завете и без особого энтузиазма заимствует христианские добродетели. Это правая политическая практика. Социализм отрицает капитал как субъект власти и замену государству. Но не отвергает рынок как нормальный хозяйственный механизм и средство организации обмена, а также средство управления последним.

Коммунизм и сталинская практика государственного строительства

Идеология победившего большевизма была строго марксистской. Даже чересчур строгой. В этом качестве она и была объявлена священной — благодаря победе — и превращена в религию, в средство удержания в подчинении самой партии, которая стала стремительно расширяться, вбирая в себя новых членов из самых разных слоев населения. Религия не подлежит обсуждению в отличие от теории, которая была уже не в состоянии объяснить и даже описать действительную практику хозяйственного, социального и государственного строительства. Абсурдность этого положения дел сформировала специфическую религиозную коммунистическую схоластику, известную как «научный коммунизм». Но не только.

Если Ленин как революционный практик был философским эклектиком, которому было всё равно, чем пользоваться в аргументации, лишь бы добиться ситуационных целей, то Сталин таким эклектиком быть уже не мог. Страна была «нацелена» на социалистическое строительство, и Сталин обязан был его обеспечивать. Однако «левые», большевики-революционеры, марксисты-ортодоксы были склонны к продолжению и углублению революции — и внутри страны, и во всемирном масштабе. Их приходилось утихомиривать или устранять. Поэтому власть была вынуждена искать способы не подпускать к практике государственного управления и строительства новых религиозных фанатиков.

А реальным строителям социализма нельзя было формировать свою социалистическую теорию. Социализм должен был считаться промежуточным этапом на пути построения коммунизма, коим он не является и являться не может. Практики должны были делать своё дело без научной поддержки и идеологического обоснования.

Отсюда — обширная практика видимой безосновательности репрессий. Абсурд приведшей к этому интеллектуальной ситуации осмыслен не был, поэтому впоследствии либеральные идеологи припишут её следствия патологическим особенностям личности одного человека, будут рассуждать о психологии безумия. Дело же было в том, что огромная страна должна была солидаризироваться, собраться, сконцентрироваться, чтобы выжить в продолжение Мировой Войны. Нужно было истребить шпионов (что удалось), снизить объём хозяйственных преступлений (что удалось отчасти). И одновременно — ради сохранения власти — насаждать религию, не имеющую отношения к делу. Поэтому новых религиозных фанатиков нужно было не подпускать к практике государственного управления и строительства. Нам ещё предстоит разобраться в этом подробнее, и всё же теория маньяка на троне просто смехотворна в сравнении с реальной сложностью проблемы соотношения знания и веры в рамках реализации социального проекта.

Падение и будущее русского социализма

Как и обещал Маркс, то, что однажды происходит как трагедия, второй раз возвращается в виде фарса. Объявленное — и не отозванное потом никем — обещание Хрущёва о построении коммунизма к 1980 году поставило крест на возможности рефлексии нашей цивилизационной исторической деятельности в рамках советской системы. Вместо коммунизма мы заслуженно и закономерно получили перестройку и Горбачёва — «свободу» ничего не делать в надежде на рог изобилия «демократии», «рынка» и «общечеловеческих ценностей», на волшебное превращение врага в друга. Знание устарело, светская вера пала, и страна погрузилась в пучину непонимания самой себя.

Коммунизм, как и его брат-близнец, либеральный потребительский буржуазный демократизм, исходит из идеи неограниченности ресурсов, якобы таящихся в социальном и техническом прогрессе. На деле иллюзию «неограниченности» буржуазный порядок создаёт грабежом и геноцидом «недочеловеков». Коммунизму иллюзию создавать не на чем и незачем: изобилие отодвинуто в будущее. Социализм, как честное и открытое социальное знание, исходит из явной ограниченности ресурсов, необходимости их учёта и контроля.

Марксистский коммунизм, марксистская социальная философия лишены метафизики. Вместо метафизики — «материя». Впрочем, метафизического ядра лишена почти вся западная философия — в этом суть кризиса западноевропейской цивилизации. Отсюда чисто марксистский, английский, натуралистический приём: заменить социальную философию философией «экономической», тем, что «дано». Но изгнанная метафизика мстит — вместо неё является «субъект», которому позволено всё, вплоть до способности «обмануть» мироздание, подчинить его себе. Господство над социумом — просто шаг в этом направлении. Марксистский примат экономической действительности в философском мышлении — это способ скрыть кризис метафизики и не отвечать на основной вопрос философии, а значит, и исторической практики: что есть наш мир и кто мы такие?

Пренебрежение метафизикой привело к тому, что мы не смогли сохранить и развить свой социализм, поскольку не смогли понять и проанализировать сделанное, ясно сформулировать цели и проблемы. Такая задача и не ставилась. Продолжение социалистического проекта — а другой исторической альтернативы нет — потребует проекта хозяйственно-экономических механизмов солидарности, предполагающих свободное воспроизводство населения и накопление ресурсов жизни и деятельности на ограниченной территории без ограбления колоний и мировой экспансии. Английский (=либеральный) экономизм — сегодня уже религия, символ веры которой — мальтузианское требование ограничения роста населения и использования природных ресурсов. Практикой этой религии является геноцид. Вместе с механизмами модернизированного капиталом рабства они образуют практику расизма.

Наш