Также следует признать, что мы, русские, россияне, народ России, никогда не были традиционным социумом, как, например, индийский или китайский. Мы — проектный социум. Но в отличие от Запада мы всегда были социумом, способным ставить эксперименты не на других, а на себе. Это наш действительный исторический ресурс. По всей вероятности, мы единственные, кто может в экспериментальном режиме работать с разворачивающимся мировым кризисом.

Американский индивидуализм никогда не позволит работать в режиме социального эксперимента. Россия должна осознать себя экспериментальной площадкой, полигоном проектирования будущего человечества. Такое осознание себя позволяет признать неизбежность давления на человека, которое оказывает не что-нибудь и не кто-нибудь, а История. Именно в России люди могут обладать массовым, широко распространённым историческим самосознанием, не быть «навозом Истории».

Многие говорят, что Россия должна «искать своё место в мире». Это полная ерунда. Россия так же, как Северная и Латинская Америки, — это протуберанец экспансии европейской цивилизации на новые территории. Место России в мире — сама Россия. Её миссия — создавать исторические шансы и возможности для развития европейской цивилизации в целом, открывать новые пути. А может быть, и сохранить эту цивилизацию в качестве её единственного продолжения. Осмысленно ставить перед собой исторические цели Россия может только в цивилизационной конкуренции с материнской Европой, Северной (включая США) и Южной Америками. И это означает, что Россия не должна идти вслед за ними.

Вопрос об исторической привлекательности России для народов Земли и отдельных людей в данной постановке решается просто: те, кто не готов экспериментировать над собой в историческом процессе, могут уехать, а те, кто готов и хочет, могут приехать. Языком исторического и цивилизационного эксперимента является русский. Мы должны строить не страну гарантий, а страну возможностей, понимая под последними то, чего не купишь ни за какие деньги. Мы явно способны предложить миру практику мирного диалога, общежития цивилизаций и конфессий. Англосаксонская и евро-варварская политика основана на глубоком убеждении, что между цивилизациями и конфессиями возможен и должен быть только конфликт — желательно военный.

Нам важна наша цивилизационная претензия, материалом для реализации которой является весь мир. Строить Россию как страну в первую очередь для комфортного потребительского проживания — значит потерять Россию. У нас может быть проект страны только планетарного масштаба. Только так можно конкурировать с США и Китаем.

Жизнь в России станет испытанием для человека, никто не должен обещать, что она будет лёгкой, но она обретёт исторический смысл, она окажется захватывающе интересной.

Часть 2

Наша ситуация

Урок 1. Наше место в мировом распределении богатств

Мы — единственная в мире территория континентального масштаба, которая никогда не была никем колонизирована. Монголы лишь обложили данью воюющих между собой князей. Наша страна не была колонизирована и нами самими — в чём нас пытаются обвинить те, кто строил только колониальные империи. Мы осуществляли освоение, а не колонизацию. Не было у нас метрополии, которая грабит колонии. Не было народов-рабов. СССР вообще взял курс на создание народного государства как системы жизнеобеспечения народа с массовым народным участием в управлении этим государством.

Итог всего этого кратко и ёмко отмечен американским руководством в публичном заявлении о несправедливости положения, когда столько природных богатств достаётся одной стране, её населению. Ведь без этих богатств не могут создаваться все те блага, на которых держится западное потребительское общество, в первую очередь американское.

Наш уровень потребления хотя и несколько ниже, чем у стран G7, но он непростительно, недопустимо высок с американской точки зрения по сравнению с «отсталыми» регионами Бразилии, Индии и Китая, не говоря уже об Африке в целом. А ведь он был весьма скромным в СССР конца 1980-х и ещё упал в 1990-е! У нас нет трущоб в мегаполисах — это возмутительно! Свой вклад в наш уровень потребления вносит не только природная составляющая (вместе с техническим и социальным комплексом её освоения, системами народного жизнеобеспечения), но и структуры воспроизводства и развития современной деятельности как таковые: наука, образование, здравоохранение, культура, наличные знания и компетентность, технологии и производства. То есть то, что, собственно, и является имперским рабочим капиталом.

Практически весь этот капитал создан предшествующим государственным плановым и военным хозяйством. Но в 1990-х резкая ломка системных условий привела к его заметной деградации. В соответствии с американской стратегией в условиях новой российской рыночной экономики должны были происходить дальнейшее падение нашего уровня потребления и максимально быстрая деградация нашего капитала. Чему с западной точки зрения весьма способствовали бы:

• «демократизация», «регионализация» — то есть расщепление государства и власти по национально-территориальному признаку, бунт люмпенов, войны маргинальных групп;

• принятие так называемых евростандартов в области образования и науки, то есть закрепление заведомо «догоняющих» страновых целей вместо лидерских;

• «медицина услуг», питающаяся болезнями, вместо здравоохранения, их предотвращающего;

• «либеральная культура», ликвидирующая человеческий идеал;

• «свобода торговли», то есть тотальный импорт.

Намеченную Западом программу колонизации территории России предполагалось завершить прямым изъятием всех ресурсов и «сладких» территорий при полном непротивлении местных этнических самоуправлений после наведения у нас «демократического порядка», то есть деления на десятки «демократий».

Мы пока — однородная часть мирового европейски цивилизованного потребительского общества, ничем принципиально не отличающаяся от США (и других стран G7): набор городских коммун, «пустое» пространство между которыми «прошито» скоростным транспортом. Это глобальное потребительское общество при всём восхвалении всего «постиндустриального» в действительности никуда не ушло от дефицита потребляемых благ. Более того, организованное и управляемое капиталом, оно в принципе не может обойтись без такого дефицита, так как дефицит — основа высокой стоимости товаров. Членство в социальных сетях и компьютерные игры не могут компенсировать отсутствия личного жилья и пространства, здоровья, пищи, рекреации, полового партнёра, возможностей перемещаться. Однако ресурсы — материальная основа производства потребительских благ — производятся у нас, а Запад до последнего времени потреблял их по очень умеренным ценам. Наш рывок к технологическому суверенитету выводит нас за рамки идеологии «постиндустриального общества» и потребительского общества, в котором потребление имеет примат над производством, а от потребления требуется только экономический, но не хозяйственный или культурный эффект.

Жалеть нас некому и незачем. Нам есть что терять. И мы, безусловно, потеряем свою долю в мировом распределении благ, если вместо знания о реальных механизмах этого распределения будем пользоваться утопическими иллюзиями, навязываемыми нам для интеллектуальной дезориентации. Если раньше наш уровень жизни защищала «Великая Советская стена» иначе организованной деятельности, принципиально другое системное, более сложное устройство хозяйства, то сегодня нас защищают только