– А что означает «НС»?

– Начальник смены. Что у вас за идея?

– Может, это вздор…

– Понятно…

Она смотрит за окно или на свое призрачное отражение в стекле.

– Нельзя ли обсудить это за ужином?

Эддс с ходу накладывает вето на «Сомерсет», так что нам остается выбирать из баров и пиратских фастфудов или ехать в «Панера». Я слыхал, что в Бостоне еще работает приличный ресторан, владелец которого откупился от контроля цен, и там до сих пор в ходу белые скатерти и прочее. Только вот, судя по рассказам, это удовольствие будет стоить всех денег, что у меня остались.

Поэтому мы с Наоми выбираем закусочную мистера Чоу и разглядываем друг друга поверх чашек с жасминовым чаем на крытом сальным пластиком столике.

– Как дела?

– Что?

– Извиняюсь. Как там говорится на жаргоне копов? – Она дразнит меня усмешкой. – На какой стадии расследование?

– Ну мы задержали подозреваемого.

– Правда? И как все прошло?

– Нормально.

Я мог бы рассказать ей больше, но не стану. Подозреваемый напал на меня, вооружившись моделью городской ратуши. Подозреваемый торговал наркотиками и либо снабжал ими потерпевшего, либо получал от него товар. Подозреваемый мертв. Мисс Эддс, кажется, и не хочет подробностей, тем более что нам подают заказ: привозят на тележке булочки, соусы, цыпленка с кешью. За окном вспыхивают розовым неоновые буквы «Чоу! Чоу!».

– Так что вы хотели мне сообщить?

– Знаете что?

– Что?

Так я и знал – она будет тянуть, откладывать, уклоняться. Мне почему-то кажется, что я уже хорошо ее знаю.

– Давайте еще часок.

– Часок?

– Хэнк, прошу тебя. Я действительно…

Она смотрит на меня чистыми, искренними глазами, на лице ни следа дразнящей усмешки. Мне все это страшно нравится: чистые глаза, бледные щеки, симметрия выбритой головы.

– Да, я звонила, хотела вам кое-что рассказать. Но, говоря по правде, я еще подумала, как хорошо бы просто поужинать с живым человеком. Понимаешь?

– Конечно.

– Понимаешь? Просто поговорить. Поужинать без разговоров о смерти.

– Конечно, – повторяю я.

– Насколько такое еще возможно. Хотелось бы попробовать.

– Конечно.

Она поднимает руку с тонким бледным запястьем, отстегивает серебряную пряжку ремешка и кладет часы на стол между нами.

– Один час нормальной жизни, договорились?

Я протягиваю руку и на мгновение накрываю ее ладонь.

– Договорились.

* * *

Так мы и делаем. Сидим, едим довольно посредственные китайские блюда и болтаем о нормальных вещах. Вспоминаем мир, в котором выросли, странный старый мир прежних времен. Музыку, кино и телешоу, которые смотрели десять или пятнадцать лет назад. «’N Sync» и «Беверли-хиллс, 90210», «Реальный мир» и «Титаник».

Оказывается, Наоми Эддс родилась и выросла в мэрилендском поселке Гайтерсбург. В самом непримечательном штате Америки, по ее словам. Потом пару семестров проучилась в местном колледже, бросила учебу, чтобы стать певицей в «жуткой, но благонамеренной панк-группе», а потом, разобравшись, чего ей на самом деле хочется, переехала в Нью-Йорк. Закончила бакалавриат и защитилась на магистра.

Мне нравится ее слушать. В голосе девушки звучит музыка.

– Так чего же тебе на самом деле хотелось? Чем заняться?

– Поэзией, – она пьет чай. – Мне хотелось писать стихи, и не только для себя. Хотела писать хорошие стихи и публиковать их. Даже сейчас еще хочу.

– Шутишь?

– Нет, сэр. Так вот, я училась, перебралась в Нью-Йорк, подрабатывала официанткой, экономила каждый пенни. Питалась китайской лапшой. Все как положено. Да, я знаю, что ты думаешь.

– И что же?

– «А кончилось все тем, что она работает в страховой компании».

– Ничего подобного я не думал.

На самом деле я, наматывая толстую лапшу на палочки, думаю, что она из тех людей, какими я всегда восхищался. Ставит себе сложные цели и делает все возможное, чтобы их достичь. Я к тому, что это теперь легко заниматься тем, о чем всегда мечтал.

Минутная стрелка на часиках Наоми описывает полный круг, идет дальше. Тележка с едой опустела, только последние лапшинки и пакетики с соусом валяются у нас на тарелках, как пустые змеиные шкурки, а я рассказываю ей свою историю. Про отца-профессора и мать, работавшую в полицейском участке, как их убили, когда мне было двенадцать…

– Обоих убили? – спрашивает Наоми.

– Да. Да-да.

Не знаю, зачем я это рассказываю. Беру ложечку, ловлю чаинки в чашке, а Наоми молчит. Я нахожу взглядом официантку и указываю на пустую чашку.

Расскажешь такую историю про убитых родителей, и люди смотрят на тебя в упор, прямо в глаза. Вроде бы выражают сочувствие, хотя на самом деле пытаются заглянуть тебе в душу, увидеть оставшиеся на ней шрамы и пятна. Поэтому я много лет не рассказывал о себе новым знакомым. Я не поклонник людей, имеющих свое мнение обо всем на свете, и не поклонник людей, имеющих свое мнение обо мне.

Однако, к чести Наоми Эддс, она только говорит: «Ого!» Ее глаза не блестят восторгом сплетницы и не пытаются выразить «понимание». Всего лишь честный короткий выдох. Ого!

– Значит, родителей убили, и ты посвятил жизнь борьбе с преступностью? Как Бэтмен?

Я киваю и улыбаюсь ей, макаю последнюю булочку в лодочку с имбирно-луковым соусом.

– Как Бэтмен.

Официантка увозит пустую тележку, а мы продолжаем разговор под неоновыми вспышками, которые в конце концов гаснут. Дряхлые супруги Чоу, хозяева заведения, появляются в зале со швабрами на длинных ручках, прямо как в кино. Когда они поднимают стулья на все столики, кроме нашего, мы уходим.

* * *

– Так вот, детектив Пэлас, тебе известно, что такое «оспоримое условие»?

– Нет, не известно.

– Ну это довольно интересно. А может, и нет. Суди сам.

Наоми устраивается поудобнее на складном шезлонге. Я бы еще раз извинился за скудную обстановку своей комнаты: просто полукруг пляжных кресел вокруг коробки из-под молока. Но я уже столько раз извинился, что Наоми велела мне перестать.

– В страховании жизни оспоримое условие означает, что, если человек умирает в пределах двух лет после получения полиса, компания должна расследовать причины смерти, прежде чем выплачивать страховку.

– Вот как? – говорю я. – И во многих полисах значится такое условие?

– О да, – говорит Наоми. – Во всех.