Когда Зинаида Ильинична начала про недопустимость больших сборищ и не дай бог громкой музыки, моё терпение лопнуло.

— Все знаковые мероприятия со своей невестой мы, обычно, проводим в ресторанах, — после этих слов губы упрадома презрительно дрогнули, — Каждый понимает сказанное в меру своей испорченности, вот и вы меня неверно поняли. Небольшие посиделки с роднёй и близкими друзьями — это одно. А вот для крупных мероприятий надо накрывать большой стол. И я не хочу, чтобы с молодости моя невеста превращалась в помесь повара и уборщицы. Анна слишком красива для того, чтобы погрязнуть в бытовухе. Да и для кожи всякие готовки со стирками весьма вредны.

— Знаете, Лёша запрещает мне готовить или чего-то мыть. Обычно он всё делает сам. Он только гладить не умеет, — очаровательно рассмеялась моя красавица.

— Для мытья полов и прочих стирок есть специальные люди, которые и будут этим заниматься, — не поддерживаю веселья Ани и буравлю взглядом начавшую нервничать Ильиничну, — Касаемо праздников, то мы будем делать здесь всё что душе угодно. В пределах установленных норм приличий, конечно. Не удивлюсь, если ваши лётчики-истребители бурогозили здесь так, что милицию вызывали. И теперь главное — уже сейчас по своим заслугам перед страной я превосхожу половину ваших жильцов, если не больше. Моя невеста — будущая учёная, которая наверняка скоро превзойдёт половину перечисленных вами профессоров. Поэтому впредь прошу не смотреть на нас, как на грязь под ногтями и, тем более — не читать нотаций. Я вас больше не задерживаю.

— Вот зачем ты так жёстко, даже по-хамски? — Аня надув губки отвернулась к окну, — Пожилой человек, который просто ознакомил нас с правилами проживания.

Подхожу сзади и обнимаю аппетитное тело. Кладу подбородок на плечо и говорю.

— Есть разница между выполнением обязанностей и выражения презрения в сторону незнакомых людей, — решаю сменить тему и вывести мою скромницу из состояния обиды, — Давай опробуем оставленную здесь кровать. Судя по всему, она ещё весьма крепкая.

— Она же грязная, пыльная и вся в каких-то потёках, — воскликнула девушка обернувшись.

— То есть, против самого процесса ты не возражаешь?

— Мещерский! — глаза девушки опасно сузились.

Пришлось гасить конфликт самым простым способом. Целовались мы так долго и страстно, что чуть не свалились на пол. Посмеялись и решили, что срочно поедем испытывать прочность кровать у Ани дома.

Глава 12

Честно говоря, я совершенно не ожидал того ажиотажа, который вызовет обсуждение формата «Международной панорамы». Не помню из истории, чтобы в СССР утверждали передачу на столь высоком уровне. А я вообще целую неделю провёл за новым проектом и не подготовился к обсуждению, хотя Месяцев меня предупреждал.

Только что с гастролей вернулся Гена Ясный и буквально загорелся песней, которую я ему предложил. В итоге мы с Моисеичем не выползали из павильона, где располагались муляжи самолётов, два раза выезжали на аэродром, хотя погода сейчас не особо радует. Затем вообще зависли в монтажной. ВИА «Рассвет» тоже засела в студии, куда мне приходилось мотаться, чтобы мелодия не ушла, куда-то в сторону.

Закончилось всё тем, что в пятницу вечером на Горького приехала Анна, и самым натуральным образом вытащила меня из монтажной. Я ведь последние три дня спал в кабинете. Нет, она не скандалила и не закатывала истерик. Моя невеста просто так зыркнула на технарей, что те быстро покинули помещение. Пришлось так же, молча, с кряхтением подниматься со стула. Далее притягиваю к себе сопротивляющуюся девушку и просто стою так несколько секунд. Хорошая она! Потом мы поехали к ней домой, где меня сначала заставили нормально вымыться, а затем накормили обалденным ужином. Вместо благодарности я просто отключился и продрых, чуть ли не пятнадцать часов. На следующий день мы с Аней гуляли по ноябрьской Москве, заскочили в кафешку, где пили кофе со сливками и очень много разговаривали обо всём на свете.

Следующую ночь я провёл уже более активно, в чём меня полностью поддержала надежда советской науки. Давненько я не проводил два дня в абсолютном бездействии. Иногда нужно от всего переключиться, иначе с ума сойдёшь. И вот в понедельник, с утра пораньше, несусь как сумасшедший домой, чтобы переодеться в нормальный костюм и захватить блокнот с небольшим количеством моих мыслей по обсуждаемой теме.

То, что всё серьёзно, я почувствовал при входе в телецентр, где должно было состояться заседание. Уж очень много было чёрных «Волг» с персональными водителями, которые курили в сторонке и что-то бурно обсуждали. Мне ещё опоздать не хватало! Но всё обошлось.

Сажусь рядом с недовольно окинувшей меня взглядом Светочкой. Она сегодня опять в образе деловой стервы, который ей наверняка понравился, и очень к лицу. Впрочем, одень на неё даже хламиду, большая часть мужиков так же будет пялиться на «товарища Капитонову». Даже очки, явно с обычными стёклами, придавали ей определённый шарм. Жму руку Чаковскому — главреду «Литературной газеты», который расположился справа от нашей красавицы и явно засматривался на круглые коленки, обтянутые чёрными чулками. Тот ещё типок — редкостный лицемер и карьерист, хотя пока изображает из себя чуть ли не либерала. В принципе, его участие в совещании понятно, ведь он достаточно долго возглавлял «Иностранную литературу».

Успеваю раскланяться с парочкой знакомых, как в конференц-зал входят ответственные товарищи и рассаживаются в президиуме. Во главе стола садится Месяцев, справа от него руководитель ТАСС Лапин, слева Козловский — верный пёс Суслова. Рядом с ним расположился суховатый дядечка, в очках с роговой оправой и брезгливым выражением лица. Один из замов Русакова, подсказывает наша нимфа. С противоположной стороны от представителя международного отдела ЦК, скромно примостился человек в элегантном костюме, делегированный МИДом.

Ситуация перестаёт быть томной. С учётом того, что кроме Месяцева и МИДовца, остальные председательствующие — идеологи, то обосновать свою правоту будет фактически невозможно. Вот и думай теперь, стоит ли лезть в бутылку, или технично слиться? Смысла воевать с ветряными мельницами не вижу. У меня есть свой план, вот его и надо осуществлять. С другой стороны, прогнут сегодня — значит, начнут атаку на все мои проекты. Ещё и Фурцева ничего особо не сообщила, прислав этого дурня Пархоменко. Вот даже не знаешь, что здесь и думать. Скорее всего, это знак в мою сторону, и не самый приятный. Мадам опять пытается ставить меня на место? Это мы ещё посмотрим!

Промелькнула мысль, что само обсуждение — это очередной этап противостояния или войны, который начался в верхах. Фурцева как-то обмолвилась, что позиции «сусликов» изрядно пошатнулись, и генсек сделал им