litbaza книги онлайнФэнтезиБиблия улиток - Евгения Мелемина

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 36 37 38 39 40 41 42 43 44 ... 57
Перейти на страницу:

Я помолчал немного и добавил:

– Еще я решил у тебя заранее прощения попросить. Я должен был тебя отговорить от идеи пилотирования «сайлента».

Х-рр-таммм…

Эхо взметнулось и кинулось спасаться к потолку, но не успело. Потолок вскинулся, словно подброшенная шапка, и медленно повалился обратно, ломая хрупкие стены.

Напротив появился пролом. Прямо в лазурных небесах, в которые умиленно смотрели голозадые младенцы. Второй пролом появился надо мной и в него ворвался свистящий дурниной ветер.

Отплевываясь от пыли и прижимаясь к уцелевшей лестнице, я успел заметить, как в тучах пыли осыпаются благие лики, и вперед них, торопясь, мчится выпуклый небесный свод, который украшал собой пределы величественной церкви. «Сайлент», наглухо задраенный, стоял в центре, наклоняясь вперед, и, сжав кулак, методично бил в хрупкие фрески, и те проваливались, а вместо них вырастали и поднимались из влажного тумана городские пики и башни.

Лестница подо мной тоже держалась недолго. Сначала ее повело вправо, потом причудливо изогнуло, и ступени посыпались одна за другой.

Падая, я цеплялся за все, что видел – а мимо летели куски и глыбы, каменные завитки, доски, дранка и…

(Не злитесь. От зла много вреда.)

Командор говорил, что я хуже, чем убийца, потому что не понимаю, что творю. Я никогда не видел причиненной мной раны, не видел ее крови и не пережидал последние судороги, чтобы порыться по карманам убитого. То, что я стою в стороне, Командор называет равнодушием. Он говорит, что среди заповедей, которые нам даны, нет ни слова о равнодушии, потому что они все – и есть суть равнодушие.

Создавайте мир в молчании.

Вы все равные для меня и между собой.

Не злитесь.

Не причиняйте друг другу боль.

Командор говорил, что принцип жизни капитана Белки – это принцип улитки, прилепившейся к стене, в размеренной холодности своего бескостного тельца находящей жизнь. В панцире своих убеждений она висит и тянет усы в разные стороны, и прячется тогда, когда погода меняется или на нее падает резкая тень.

Командор говорил, что сама любовь есть та странная затяжная стадия боли, при которой она застывает во времени в периоде пред-ожидания, и потому ощущается счастьем. Еще не. Все еще не. Все еще не больно – вот что такое любовь, по мнению Командора.

Он говорил, что изучает меня с отвращением, потому что не видел никогда прежде таких медлительных, скользких и непомерно жадных к смерти убийц. Таких изощренно жестоких существ: молча глядящих на то, как умирают, гибнут, превращаются в… «сайлента».

Я ходил по городу, надвинув на лицо капюшон, потому что стыдился показать свое лицо. Мне казалось, что все, что есть вокруг, – отворачивается от меня, что сами заборы показали изнанку, что луна скрылась за облаком из-за меня…

Я должен был убить Сантану еще тогда, когда впервые увидел, что с ним сделал «Тройня». Я должен был убить его без сожаления, но… улитка пошевелила усиками, спряталась в панцирь, бурча «мир вам»…

Впервые со дня смерти Ани я плакал так, что у меня заболело внутри – где-то под шеей и ключицами.

Сантана – глупый. Ему показали «сайлента», и он схватил его, надеясь убежать, передать машину Альянсу толстяка Ббурга и получить деньги.

Он такой же глупый, как все мы, дети капитана Белки, и пока мы ведем себя так, как завещал капитан, глупости будут множиться и множиться, громоздиться одна на другую и превращаться в фатальные.

Гулял я до утра. Небо окрасилось таким прозрачным светом, словно кто-то высыпал у горизонта сотню тонн розовых лепестков. Близость Края.

Под бетонной осыпавшейся ступенькой, на которую я присел отдохнуть, зашевелилась куча мусора, и выполз наружу Редд, поправляя вязаную черную шапочку на почти квадратной голове.

– Слышал? – хрипло спросил он. – «Сайлент» ушел. Мы за ним побежим, надо вернуть… – и он закашлял.

До меня дошло, что было гарантом безопасности города-корабля: конечно же, «сайлент». Невидимый для своих, он был орудием возмездия в случае непредвиденных шагов со стороны Луция. Не вычислишь, не отнимешь… приходилось считаться.

Я сплюнул горькую слюну и долго с отвращением растирал ее подошвой ботинка. Мерзко было, тряслись мои улиточьи мышцы, корчились и содрогались, и в конце концов удивленный Редд предложил мне выпить. Он налил в стаканчик-крышечку какой-то травяной дурной микстуры, в которой помимо ромашки-мятки-полыни содержалось еще и огненных семьдесят градусов.

– Полезное, – любовно сказал он, пряча флягу. – Ты покашляй и пройдет…

– Что дальше? – спросил я, прокашлявшись.

– В Край-то как хочется, – тоскливо сказал Редд. – Посидеть на травке у ручейка… эх…

* * *

Сытый, вымытый до скрипа, в черной форме, шлеме, снабженном очистной маской, я сидел на краю стены высотного здания, обрушившегося внутрь себя этажами, но оставившего периметр с окнами-обманками. Внизу волоклись колонны синдромеров. Уходили они в спешке и нехотя. Ряды их, безукоризненно ровные, все же казались какими-то разболтанными. Может, дело было в том, как они держали оружие, – как обузу, а не символ силы и мощи.

Это тактическое отступление, сказал Редд. Им нужно настичь «сайлента» и вернуть его назад. Напрасная и смешная попытка, но… Пусть так. Эти ребята жили надеждами: то захватить Край, то найти для «сайлента» пилота, то взять над ним контроль и все-таки победить…

Не только мы – дети в этом мире. В этом мире все дети.

Синдромеры уходили в пустыню и казались поначалу черной рекой, потом ручейком, а потом нитью. Когда пропала и нить, я отвел взгляд от горизонта, встал и прошелся по узкой стене, осторожно балансируя на краю.

По битой кладке я сполз вниз до ближайшего ложного оконца и выглянул, чтобы убедиться, что мне не померещилось.

Не померещилось. Ворон стоял на улице – матово темнел на тусклом солнце и покрылся росой, подрагивающей на идеально полированных частях. У него были не такие изящные руки, как у «сайлентов», но он сам был массивнее, крупнее и походил на крепкого медведя-гризли, а не на цветок-акулу.

Он терпеливо ждал, развернув плечи и выставив отложную коробку корпуса – словно вывалив черный длинный язык, на корне которого угадывались кожаное, в пять валиков, кресло и темная фигура в нем.

Фигура шевельнулась, и я тоже пошел вниз. Щебень хрустел под ботинками, новенькая форма приятно обхватывала тело, и я шел так небрежно, чтобы казалось – просто прогуливался мимо.

Луций выбрался из кабины и поджидал меня, прислонившись к ноге Ворона. Ветер легонько шевелил его длинные волосы, на затылке по-прежнему стоящие дыбом. Карие глаза весело блестели, губы улыбались.

– Командор подарил, – хвастливо сказал он и погладил Ворона. – Это тебе не «сайлент», брат, это мощь.

1 ... 36 37 38 39 40 41 42 43 44 ... 57
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?