несколько замков и поместий, пакет акций крупного предприятия.

Случайность… Камешек на дороге… В одном знойном городке, где жили индейцы да авантюристы, он из любопытства надумал попробовать чичу.

Ничего омерзительнее я не знаю. Беззубые грязные индианки часами жуют маис и сплевывают эту жвачку в глиняные горшки. Добавляют немного воды, вскоре начинается брожение, – и чича готова.

Индейца, который пристрастился к этому пойлу, узнаешь за сотню шагов по неподвижному взгляду и неверной походке.

Какие грезы навевает чича? У меня не хватило духу ее отведать.

Наш путешественник на это решился. Ему было скучно. На следующий день он попробовал ее снова и начал со дня на день откладывать свой отъезд.

В то время он еще сохранял чопорную осанку человека из хорошего общества и держался достойно, даже когда напивался в гнусных кабаках вместе с индейцами, утратившими человеческий облик.

У него был номер в лучшем отеле города; он держал лакея, который раздевал его и укладывал в постель.

Семья засыпает его письмами и телеграммами.

«Выезжаю в следующем месяце», – отвечает путешественник.

А сам не возвращается. Едва проснувшись, он тянется к первому стакану чичи. Он избегает белых: они пытаются его образумить.

Проходит три года. В Южную Америку приплывает его младший брат: во имя семьи он намерен спасти старшего из трясины порока.

Далее происходит нечто невероятное. Полгода кряду оба брата, старший и младший, рука об руку ходят из кабака в кабак и одурманивают себя чичей.

И второй путешественник, точь-в-точь как брат, пишет родным во Францию: «Выезжаю на будущей неделе». А сам не уезжает!

Какое чудовищное похмелье заставило его все же однажды утром посмотреть правде в глаза? Он буквально сбежал, спасся от наваждения, покинув брата на произвол судьбы. Юристы уладили все формальности, и теперь тот, кто сбежал, управляет поместьями во Франции, а другой, отказавшись от титула и всех привилегий, живет в меблированной комнате, среди индейцев, и стал так похож на них, что на улицах его не узнают.

Но я хотел рассказать не о чине. Рассказ пойдет о женщине.

Как мне описать остров, где совсем недавно произошли эти события – так недавно, что судебный процесс еще не кончился? Этот остров не чета солнечным Маркизам или островам Общества – нет, это один из тех островков, что протянулись цепью от Новой Гвинеи до Нумеа.

В других местах сменяются сезон дождей и сухой сезон. Здесь обычно говорят: «У нас бывает сезон дождей и дождливый сезон!»

Это значит, что дождь идет круглый год, и двенадцать месяцев подряд перегретая земля выделяет водяные пары, в хижинах все покрывается плесенью, так что меньше чем за десять дней фотопленка становится негодной.

В этих местах жарче, чем где бы то ни было: влажный жар обволакивает кожу, заполняет легкие, и человеку кажется, будто он задыхается.

На Таити девушки красивы, славную подружку можно найти в Индокитае, и в глубине Африки попадаются очень привлекательные негритянки.

На Новых Гебридах, Соломоновых островах, в Новой Гвинее туземцы таковы, что не сразу решишься признать в них людей. Вдобавок администрация что ни месяц узнает про новые случаи каннибализма: местные жители не очень-то их и скрывают.

На побережье властвуют белые. Но что творится в глубине страны? Да и вообще, сколько народу живет в этих непроходимых лесах?

Это никому не известно. Недавно летчики обнаружили на Новой Гвинее десятки тысяч людей, о существовании которых не подозревали: они населяют край, до которого можно добраться только по воздуху.

Для работы на плантациях приходится привозить китайцев или аннамитов, потому что канаки отказываются трудиться.

Итак, вот мой рассказ. Вообразите себе обширную плантацию на одном из этих островов; она принадлежит молодому англичанину, энергичному и предприимчивому.

У него есть компаньон, белый, я назову его Боб; это его управляющий, но в то же время и друг.

Кругом ни души, не считая полусотни желтокожих рабочих да рассеянных по лесу канаков, которые изредка появляются на плантации.

Вот уже три года, а то и все пять белые живут здесь, не зная никаких развлечений, кроме шахмат, в которые играют, ожидая благословенного часа, когда можно будет идти спать.

И вот уже три года, как англичанин – что ж поделаешь! – сблизился с канакской женщиной, такой же уродиной, как все туземки; иногда по вечерам она приходит к нему в спальню.

Боб не заводит разговоров на этот счет. Он ведет себя так, словно для него это в порядке вещей. В те вечера, когда она приходит, он пораньше удаляется к себе.

Туземка до того безобразна, что никакой здравомыслящий человек не может испытывать к ней ни малейшего чувства. Но мало того, что она безобразна – она еще и лгунья, и нечиста на руку. С ее появлением всякий раз пропадают вещи, так что англичанину частенько приходится задавать ей трепку.

Ну и что дальше?

А дальше то, что однажды в зарослях, в двух сотнях метров от дома, был обнаружен труп этой женщины. С первого взгляда стало ясно, что она задушена, и аннамиты спешно довели этот факт до сведения властей.

Полицейские расследования сейчас в моде. То, о котором я веду речь, – одно из самых удручающих. Остров, откуда должен прибыть на паруснике судья, расположен в нескольких днях пути; секретарь суда – туземец. Мэрия, в которой происходят допросы, – нелепейшее помещение, увешанное объявлениями о мобилизации и официальными бумагами десятилетней давности, не имеющими вдобавок никакого отношения к этой колонии.

– В пять вечера мы слышали, как хозяин ругается с женщиной, – сообщают слуги-китайцы.

– Это правда, – отвечает англичанин. – Я задал ей взбучку, потому что она стащила у меня ключи, которые все равно ей не нужны. Она тащила все, что плохо лежит…

– И вы ее задушили?

– Нет!

– Когда она от вас ушла?

– В шесть. Я так обозлился, что не захотел иметь с ней дело.

Какое усилие пришлось ему сделать над собой, чтобы открыто признаться, что он состоял в связи с этой туземкой, похожей скорее на мартышку, чем на женщину!

– Вы утверждаете, что обстоятельства ее смерти вам неизвестны?

– Совершенно неизвестны. Я пошел пройтись…

– В какую сторону?

– Вон туда!

– И больше вы ее не видели?

– Не видел.

Он не теряет головы, но его спокойствие мало-помалу развеивается под напором обвинений, которые возводят на него слуги-китайцы. Они из кожи вон лезут, припоминая мельчайшие, не слишком-то существенные подробности, которые между тем постепенно сплетаются в густую сеть подозрения.

Всем жарко. Все обливаются потом. Убитую уже похоронили, и всем бы хотелось покончить с этим делом, но закон есть