Для Мегрэ девятнадцатое ноября было памятным, и вот почему: этот день совпадал с именинами брата. Вдобавок был понедельник, а на Орфевр создалось впечатление, что по понедельникам убийств почти не бывает.

Всю неделю накрапывал холодный и нудный дождик.

Желтоватая мгла, казалось, проникала сквозь малейшие щели в окнах.

Днем распогодилось. По крайней мере, не моросило, хотя тротуары по-прежнему были мокрыми и становились все грязнее. Потом, ближе к четырем часам, перед самыми сумерками, все та же, что и утром, мгла поднялась над Парижем, скрадывая свет фонарей и витрин.

Когда зазвонил телефон, в бюро не было ни Люка, ни Жанвье и ни Лапуэнта. Ответил корсиканец Сантони, новичок в бригаде. Перед этим он десять лет работал в команде, наблюдавшей за игорными домами, а позже — в полиции нравов.

— Это инспектор Неве из III округа, месье. Тут очень важное дело.

Мегрэ схватил трубку:

— Что нового, голубчик?

— Докладываю из ресторана на бульваре Сен-Мартен.

Найден мужчина, убитый ножом.

— На бульваре?

— Нет. Рядом, в глухом переулке. Дело мне кажется интересным, — добавил Неве. — Лучше, если вы сами сюда приедете. Я нахожусь между большим ювелирным магазином и лавкой искусственных цветов.

— Еду, — ответил Мегрэ.

Комиссар взял с собой Сантони. В маленьком черном автомобиле уголовной полиции он почувствовал себя неуютно. К тому же его раздражал запах духов, исходивший от Сантони. Человек низкого роста, тот носил штиблеты на высоких каблуках, на среднем пальце правой руки — огромный желтый бриллиант, без сомнения — фальшивый. Волосы напомажены.

Силуэты прохожих чернели в темноте улиц. Слышалось шарканье ног по скользкой мостовой. На тротуаре бульвара Сен-Мартен собралось человек тридцать, и полицейские с трудом удерживали их на некотором расстоянии от места убийства.

Когда машина остановилась, Неве поспешил открыть дверцу.

— Я просил врача подождать до вашего приезда.

На многолюдной окраине Больших бульваров было оживленно. Большие освещенные часы над ювелирным магазином показывали двадцать минут шестого. Единственное окно — витрина лавчонки искусственных цветов — было так плохо освещено, грязно и неприглядно, что казалось сомнительным, чтобы кто-нибудь заглядывал сюда.

Между магазинами — конец глухого переулка, такого узкого, что его можно было и не заметить. Таких узких и кривых переулков немало в этом районе. Здесь было холодно, сыро и сильно сквозило — больше, чем на бульваре. Пес, которого никак нельзя было прогнать, стоял впереди людей. На земле, у потемневшей от сырости стены, лежал человек: одна его рука была подогнута, другая, с побелевшей ладонью, почти перегородила весь проход.

— Мертв? — спросил Мегрэ.

Участковый врач кивнул:

— Смерть наступила сразу.

Как бы в подтверждение этих слов светлый круг электрического фонарика пополз по трупу и ярко сверкнул на торчащем ноже. Второй фонарик вырвал из темноты профиль убитого, раскрытый глаз и щеку, поцарапанную, видимо, при падении.

— Кто его нашел?

Один из полицейских вышел вперед. Он был еще молод и заметно взволнован.

— Я делал обход. По привычке заглядывал во все переулки и проходы и вдруг заметил на земле какого-то человека. Сперва принял его за пьяного.

— Без признаков жизни?

— Видимо, да. Тело его, однако, еще было теплым.

— В котором часу?

— Четыре сорок пять. Я подозвал коллегу и немедленно позвонил на пост.

— Это сообщение принял я, — вмешался в разговор Неве, — и сразу же приехал. Тут же велел вызвать врача.

— Никто ничего не слышал?

— Насколько мне известно, нет.

Невдалеке от места происшествия была видна дверь с тускло освещенным оконцем наверху.

— А это что такое?

— Дверь в контору ювелирного магазина. Тут ходят редко…

Перед выездом Мегрэ приказал сообщить о случившемся в отдел криминалистики. Прибыли эксперты. Работа поглотила все их внимание, они ничего не расспрашивали, жаловались лишь, что тяжело работать в таком неудобном и тесном месте.

— А что там во дворе, дальше? — продолжил уточнять Мегрэ.

— Одни стены. Единственная дверь, ведущая на улицу Маслей, наглухо заколочена.

Мегрэ подумал, что мужчине, наверно, всадили нож в спину, когда он прошел по переулку всего шагов десять.

Убийца крался за ним следом. Прохожие, двигавшиеся по бульвару, ничего не смогли заметить.

— Я осмотрел его карманы и обнаружил кошелек, — сказал Неве.

Он подал кошелек Мегрэ. Один из экспертов осветил находку фонариком. Кошелек был так себе — не новый, но и не старый. В нем лежали три тысячефранковых и несколько стофранковых банкнотов, удостоверение на имя Луи Туре — кладовщика, проживающего в Жюви, на Тополиной, 37, а также избирательный бюллетень на ту же фамилию, листочек бумаги с несколькими строчками, написанными карандашом, и очень старая фотография маленькой девочки.

— Можно начинать?

Мегрэ кивнул. Вспыхнул свет, защелкали фотоаппараты. Толпа в конце переулка быстро росла, и полиция едва сдерживала ее напор.

Потом эксперты осторожно вынули из тела нож и положили его в специальную шкатулку. Труп перевернули.

На лице убитого застыла гримаса удивления. Ему было, вероятно, лет пятьдесят, не больше. Убитый был одет чисто и опрятно. Темный костюм, легонькое бежевое пальто, а на ногах — желтые башмаки, никак не соответствующие по цвету этому дождливому дню. Кроме башмаков, все на нем было будничным, обыкновенным, и вряд ли на улице кто-нибудь обратил бы на него внимание. А между тем полицейский, обнаруживший убитого, сказал:

— Мне кажется, что я его где-то уже видел.

— Где?

— Не припоминаю. Но лицо это мне как будто знакомо. Таких людей мы ежедневно встречаем немало, но не обращаем на них особого внимания.

— Лицо и мне о чем-то говорит, — поддержал его Неве. — Возможно, он работал в этом районе…

Но это были только предположения. Ничто не подтверждало пока, что Луи Туре работал именно в глухом переулке. Мегрэ обратился к Сантони, так как тот длительное время служил в полиции нравов и многие могли быть ему известны.

— Нет, я его никогда не видел.

— Тогда действуйте дальше. А когда закончите, перевезите труп в Институт судебной медицины, а мы, — Мегрэ снова обратился к Сантони, — посетим семью, если она у него есть. Итак, в Жюви!