– Что с тобой! Тебя ранили? Что? – спрашивал Постум и тормошил её.

Он провёл ладонями по её плечам, по лицу, почувствовал кровь на лице.

– Ничего, ничего, все нормально. – Она боялась, что её стошнит, и с трудом подавила спазм. – Там… Гет… в моем доме… они убьют его. Скорее!

Он все понял.

– Философ! – крикнул. – Постереги свою любимицу.

Постум и Квинт запрыгнули обратно, и пурпурная «трирема» рванулась дальше.

– Ты ранена? – Элий точно так же, как Постум, провёл ладонями по её плечам и голове. Схожесть жеста поразила Маргариту.

– Ерунда. – Она вся дрожала. Но ужас прошёл. Ужас, который заставлял её истошно орать минуту назад, растаял. Стало стыдно. – Губу разбили. Да ещё бок болит. Но уже легче. Исполнитель меня ударил. А потом на помощь явился Гет. Я выскочила из дома. А он… Он остался…

Философ погладил её по голове:

– Зачем ты убежала? Ведь я сказал: на Палатине ты в безопасности.

– Философ, миленький, я нашла у Постума папку. Случайно. И там список. И в списке – мой отец и моя мать. И написано – арестовать до майских Календ. Представляешь? Если их арестуют, то я уж не увижу их до Греческих календ[20]. Я хотела их предупредить. Я не виновата. Мне очень плохо. Я, наверное, умру… сейчас. – Ей в самом деле хотелось умереть. Сейчас она вдохнёт и не выдохнет. И все, смерть. Потому что если с Гетом что-то случится – как она переживёт. Август ей такого не простит. И она сама себе – тоже.

– Потерпи чуть-чуть. Далеко до твоего дома?

– Не знаю, шагов сто. – Она решила пока не умирать.

– Дойдёшь?

– Дойду, конечно. – Было уже не так уж и больно. Она даже чуточку притворялась. Чтобы её жалели. И для себя. Чтобы была надежда, что она может умереть. Глупо… да. Надежда умереть. Но у Маргариты все мысли глупые.

Элий взял её за руку. Сто шагов. Оказывается, сто шагов – это очень много. Ей казалось, что они никогда не дойдут до открытой «триремы» Августа, что стояла у вестибула её дома. Наконец дошли. В доме слышался грохот. Философ до боли сжал ей руку, будто хотел сломать запястье. Почувствовав боль, она и очнулась от своих дурацких мыслей.

Дверь в дом распахнулась. На пороге показалась странная фигура. Какая-то огромная, бесформенная. Передвигаясь с трудом, она направилась к машине. Наконец свет фонаря упал на идущего. И тогда Элий понял, что это Постум. Постум, несущий на руках Гета. Маргарита хотела кинуться к ним, но Элий крепко держал её за руку. Квинт топал сзади, поддерживая хвост змея. В огромном теле гения зияли две раны. Кровь – алая с платиной – лилась струёй на мостовую, будто где-то внутри гения открылся маленький краник. Постум залез на переднее сиденье, бережно придерживая Гета. Хвост змея перевесился через спинку сиденья. Квинт сел сзади, и гениальный хвост лёг ему на колени. Крот, вырвавшись следом из дома, вскочил на место водителя. Квинт и Гепом запрыгнули уже на ходу.

– В «Эсквилинку»! Мчи! – приказал Постум.

Машина рванулась.

– Обвяжи его чем-нибудь! – Элию почудились в голосе Постума слезы.

Элий стащил с себя верхнюю тунику, обмотал тело змея. И ткань, и ладони тут же сделались мокрыми от крови.

– Нужен жгут, – сказал он. На своём веку он повидал много ран. Раны Гета выглядели ужасно. Гепом протянул свою тунику. Кое-как они перевязали вторую рану. Стараясь унять кровь, Элий зажимал рану ещё и руками.

– Зачем эта дура убежала! – в ярости выкрикнул Постум. – Куда тебя понесло? – обернулся он к Маргарите.

Девушка невольно сжалась.

– Она не виновата… – прохрипел Гет. – Я… не устерёг…

– Молчи! – заорал император.

– Она в самом деле не виновата, – подтвердил Элий. – Нашла папку с именами своих родителей и с резолюцией: «арестовать». И хотела их предупредить. Любой на её месте поступил бы так же.

– Кто пустил её ко мне в таблин?!

– Я… – выдохнул Гет.

– Эта папка украдена из Бенитова стола. Я предупредил всех, кто был в списке. А твоих родителей – лично! Они уехали! Надеюсь, они уже в Альбионе!

– Но она же этого не знала! – напомнил Элий.

– А как я ей мог это сказать?! Она ж дурёха. Она бы первая меня и подставила под удар.

– Просто сказать, и все. Почему ты ей не доверяешь?

– А может, она шпионка и подослана Бенитом? Если бы я всем доверял, то давно бы был трупом. Ты хоть думаешь иногда, Марго, прежде чем что-то сделать? Что ты молчишь, а?

«Хорошо бы умереть, – вновь подумала Маргарита. – Тогда бы Постум меня пожалел. Сейчас, прямо в машине, потерять сознание. Говорят, Диоген задержал дыхание и умер…»

Ей невыносимо захотелось, чтобы Постум её пожалел. Она попыталась задержать дыхание и… Ничего не вышло. Губы сами собой открылись, и она судорожно вдохнула.

– Что с ней? Исполнители оттрахали?

Какой злой у него голос. Или не злой? Или он только пытается быть злым?

– Один из исполнителей ударил её в бок.

– Только и всего? Она же живучая, как кошка. Такие не погибают.

Да, шансов у Маргариты на жалость не было: сейчас Гет был куда достойнее жалости, чем она.

Потому что Гет умирал. Он и сам понимал это.

– Я думал… бессмертие – это долго… а все кончилось… в один миг… – пробормотал змей. – Я был неважным воспитателем… Август… Но старался. Я даже открыл тебе пару гениальных тайн. Гении для того и созданы, чтобы сообщать людям подслушанные у богов тайны. Что будут делать люди, когда все гении вымрут? Кто откроет им тайны этого мира? Прости, мой мальчик… у меня не было пальцев, чтобы погладить тебя по голове. Поэтому все, что я мог сделать, это треснуть тебя хвостом пониже спины. А сейчас и этого не могу… хвост не слушается.

– Гет… – Постум одной рукой поддерживал голову змея, а другой зажимал себе рот, чтобы не разрыдаться.

– А вот это глупо. Все-таки мы неплохо провели кое-кого… А? Только чуть-чуть перемудрили. Но, к сожалению, гении не могут отличить предателей от друзей. В этом мы схожи с людьми. Я ещё должен покаяться перед тобой. Рассказать об одном обмане. На самом деле я соврал, что убил Крула. Он сам окочурился – подавился ветчиной и окочурился. Такие подлецы почему-то всегда умирают сами. Просто боги никому не хотят уступить удовольствия с ними поквитаться.

Гет помолчал немного. Собирался с силами. Подивился, как мало сил осталось в его огромном теле.

– У меня одна просьба к тебе… мой мальчик… когда я умру, сделай из моей платины себе амулет… и тогда я буду рядом с тобою. Всегда. Буду твоим гением… я прежде ревновал к Гэлу. Потому как Гэл – проходимец. А я… идеалист, несмотря на всю свою толщину. Старый идеалист, Постум, ведь ты это знал! Я только притворялся киником. Поверь, мой мальчик, с высоты прожитых лет могу сказать точно: киником быть просто. А идеалистом – трудно. То есть глупым идеалистом ещё проще, чем киником, а вот умным идеалистом – куда как тяжело. Знаешь, я начал диктовать Хлое свои философские заметки. Я их озаглавил «Заметки гения». Написал семь страниц. Эх, если бы я меньше времени пропадал на кухне, то успел бы надиктовать куда больше. Но ведь я думал, что спешить некуда. А оказалось – времени-то уже и нет.