Глаза Гета вновь затянуло плёнкой. Он ещё дышал. Его огромное тело ещё пыталось бороться со смертью.

Ещё целую минуту он здесь… ещё минуту… и ещё… Такие минуты Элию всегда представлялись бесполезным состязанием жизни и смерти. В этих минутах весь парадокс жизни. Как в погоне Ахиллеса за черепахой. Черепаха – жизнь. Ахиллес – смерть. Жизни только кажется, что Ахиллес не может её догнать. Она ползёт и ползёт, уверяя себя, что Ахиллес никогда её не настигнет. Потому что она выбирает точкой отсчёта себя. А это неверно, неверно, неверно. Шаг – и Ахиллес догнал черепаху. Хрясть – и раздавил мощной пятой.

Пурпурная «трирема» затормозила возле приёмного отделения Эсквилинской больницы. Медики уже спешили к ним.

– Это мой личный гений! – заорал Постум, выскакивая из машины. – Если спасёте, я подарю миллион.

– Миллион? – простонал Гет, пытаясь приподнять плоскую голову. – За что?..

Императора узнали. Уже все, кто был свободен, суетились возле его «триремы». Гета уложили на носилки и повезли. Освещённые голубоватым светом двери приёмного отделения казались вратами в Аид.

Постум побежал за носилками Гета. Медики его отстранили. Стеклянные двери захлопнулись. Элий приковылял следом и остановился рядом с сыном. Пурпурная туника императора была покрыта пятнами платины и крови. Впрочем, кровь на пурпуре почти не заметна – просто ткань сделалась чуть темнее. А следы платины образовали причудливый узор. Будто кто-то час за часом вышивал белой сверкающей нитью тунику императора. Почудился Элию в этом узоре какой-то совершенно невозможный пейзаж – горы на горизонте, пропасти, облака, и растения, которых-то и в природе нет, свивают ветви друг с другом. Чем-то напоминает наряд триумфатора. Элий всмотрелся, и иллюзия пропала. Но тут же вдруг возникла в платиновом оттиске усмехающаяся фантастическая харя, похожая на морду самого Гета. Элий посмотрел на свои ладони. Они тоже были все в крови и в платине, как и его нижняя туника. И ему досталась частица этого кровавого триумфа.

Их провели внутрь – не в операционную, конечно, а в небольшой атрий рядом.

Постум расхаживал взад и вперёд, изредка бросая взгляды на Маргариту, что свернулась калачиком в углу на ложе. Та всякий раз ёжилась под взглядом императора. Кто-то из медиков дал ей пакет со льдом, но все равно скула распухла, и глаз заплыл от удара исполнителя.

Стеклянные двери распахнулись, и вышел медик. На его зеленой тунике – кровь и сверкающая платина. Следом к ним вышла медичка, принесла чистые туники и полотенца.

– Пройдите в бани и смойте с себя кровь, – попросила она.

– Я должен узнать, что с Гетом, – запротестовал Постум.

– Операция будет длиться долго. Вы успеете.

Бани были устроены по всем правилам. Кальдарий и при нем лаконик. Парильня затянута густым паром так, что выложенные из кусочков смальты пальмовые листья на голубом фоне едва проглядывали на потолке. Посетителям казалось, что они сидят у горячего источника, и клубы пара застилают настоящее синее небо, и зеленые метёлки пальм колышутся. Постум посмотрел на изуродованное тело отца и внутренне содрогнулся.

– Страшно? – спросил Элий. – На самом деле не так уж и страшно. Не все отметины я получил сразу. Набирал потихоньку, как нумизмат свою коллекцию. Жизнь долгая, поразительно долгая. Но при этом коротка, как миг. Так что цени время, мой мальчик. Живи, как советовали древние: как будто каждый день последний.

– Я именно так и живу, – отвечал Постум. – Только так. Всю жизнь, сколько себя помню. И без условного наклонения.

– Прости, выразился неудачно.

– Нет, как раз удачно! И не будем об этом спорить.

Постум вновь посмотрел на свои ладони. Ему казалось, они до сих пор в крови. А ведь он долго мыл их под краном. И хлопья розовой пены пузырились у его ног. Аллегория власти. Все руки в крови, кровавая пена у ног. Если бы правитель въяве мог увидеть пролитую им кровь. И что? Что бы он сделал? Отказался от власти? Нет, конечно. Ведь не откажется же от неё Постум. Элий отказался. А он, Постум, – нет. Но что-то пролитая кровь должна менять. И неважно – чья это кровь, гения или человека.

Странно, когда Элий рядом, мысли Постума текут иначе. В одиночестве он бы подумал о чем-то другом. Ему вдруг показалось, что мысли о крови и власти внушил ему именно отец.

– Скоро будет война. Это ты знаешь? – Элий кивнул. – Ты будешь воевать?

– Я все время воюю.

– Доклады «Целия» сообщают, что монголы вот-вот двинутся на Готское царство. Поэтому Бенит отказывается заключить союз с Готией. Он отдаёт её монголам. А может быть, и нет. Может быть, он пошлёт пару легионов. Но я не знаю, что лучше, что хуже.

– У Готии союз с Киевом, – напомнил Философ.

– Значит, Киеву не повезло. Книва знает о предстоящей войне. Но это не имеет значения. Потому что он ничего не может сделать. Он так же беспомощен, как я.

– Ты не беспомощен.

– Да, многие ожидают, что я начну действовать и оправдаю их надежды. А я не действую. И поэтому меня ненавидят. Но на самом деле я ничего не могу. А ты что-то можешь сделать, Философ?

– Я всегда пытался сделать больше, чем мог.

– Советуешь мне поступать так же?

– Трудно тебе советовать. Ты умнее меня.

– У нас с тобой разный ум. Вероятно… Я смотрю на жизнь трезвым взглядом, в отличие от тебя и Нормы Галликан. Ты умный человек, отец. Скажи, на кого в Риме я могу опереться? Кто поддержит меня в моем выступлении против Бенита? Сенат? Он продажен и труслив – кроме нескольких человек, все усердно лижут анус Бениту. Я оберегаю этих нескольких, как могу, ежеминутно рискуя выдать себя. Но десять человек среди шестисот – это слишком мало. Есть ещё интеллектуалы: актёры вроде Марка Габиния или писатели вроде Кумия – но их слава в прошлом, и они почти что бессильны. К тому же опальные интеллектуалы рассеяны по островам или подались в Лондиний и Северную Пальмиру. Я отсылаю им деньги – те, что якобы проигрываю по ночам в алеаториуме у этого слепца, который на самом деле вовсе не слеп. Но это мелочь. Что мне делать? Как нанести удар по колоссу, которого Рим сам и создал? Как сокрушить Бенита?

Элий ожидал этого разговора. Быть может, он рисовался ему совсем в другой обстановке. Где-нибудь в тиши таблина, заваленного книгами, а не в больнице, в термах.

– Тебе нужны две вещи, Постум. Заслужить любовь столицы и любовь легионов. Когда ты вырвешь власть из рук Бенита, Рим должен поддержать тебя. И легионы тоже. У них Бенит и его люди не должны найти поддержки.

– Прекрасный план! – засмеялся Постум. – Без изъяна. Весь вопрос в том, как его осуществить.

– Он не так сложен, как кажется на первый взгляд. Ты должен показать людям, что любишь их… нет, не так – ты должен их любить. Вот в чем дело. Ценить их жизнь и их победы. Они почему-то сразу чувствуют, когда их любят, а когда играют в любовь.