* * *

Так вот, Пильняку стали шить связь с этой милой компанией. Не просто так. Незадолго до этого ребята из НКВД сумели арестовать лидера испанских троцкистов – Андреа Нина. Это был очень темный человек. Его организация своим радикализмом причинила множество бед республиканцам во время гражданской войны в Испании. А с какими разведками он сотрудничал – об этом историки спорят до сих пор. Судя по всему – со всеми, которые попадались на его извилистом пути. Так вот, у Нина обнаружилась обширная переписка с Борисом Пильняком. Письма там были не о здоровье, а о настроениях в писательской среде. Кто за Сталина, а кто не очень. Всплыли контакты Пильняка и с другим видным троцкистом – Виктором Сержем (Кибальчичем). Казалось бы – ну что такое письма о настроениях писателей? Нашли тоже государственную тайну! Не скажите. На языке разведчиков это называется – сбор информации о потенциальных объектах вербовки. А этим увлекательным занятием, вербовкой то бишь, баловались перед Второй мировой войной спецслужбы всех европейских стран. В общем, связи и деятельность Бориса Пильняка смотрятся странно.

Я тут немного отвлекусь. Многие любители поплакать о судьбах русских творческих людей мыслят так, что все эти творческие люди жили в некоем параллельном мире. Где не назревала война. А товарищу Сталину просто было больше нечего делать, как заботиться об их удобствах. И никаких иностранных шпионов конечно же не было. Во всех иных странах были, но вот в СССР почему-то их не имелось. И писатели отказывались заработать немного денег, сотрудничая с таким обаятельным иностранцем... Кому вы рассказываете?

* * *

И Пильняк начинает сознаваться! Тут же. Даже самые ярые ненавистники Сталина, занимавшиеся этим делом, признают: никто на Пильняка не давил. И уж тем более – не пытал. Но он начинает энергично признаваться во всем. Он, в частности, повествует о своих беседах с Радеком в те времена, когда эта компания утратила «контрольный пакет» в руководстве страны:

«Радек был первым, кто стал со мной говорить прямо и резко против руководства партии. В беседах со мной Радек утверждал, что Сталин отходит от линии Ленина, в то время как он, Радек, Троцкий и другие их сторонники были настоящими ленинцами, и что снятие их с революционных постов есть искажение линии Ленина, в связи с этим, говорил Радек, неминуема борьба троцкистов со сталинистами...»

Признается Пильняк и в более серьезных вещах:

«С первой моей поездки в Японию в 1926 г. я связался с профессором Йонесака, офицером Генерального штаба и агентом разведки, и через него я стал японским агентом и вел шпионскую работу».

Еще раз подчеркну – этих признаний из Пильняка никто не выбивал. Сам рассказал. Вроде бы какой толк из писателя-шпиона? Только в том случае, если иностранную разведку убедили: существует серьезная оппозиция режиму во всех слоях общества. Такая, с которой имеет смысл считаться...

Недоверчивый читатель вправе спросить: получается, что Борис Пильняк был убежденным троцкистом? Вряд ли. Писатель вообще плохо разбирался в политике. Но его друзья, покровители и «спонсоры» были из числа троцкистов. Для него – хорошие ребята. К тому же в чем пафос агитации всех оппозиционеров? Вот мы победим – и все уж точно наладится. В тогдашнем Советском Союзе, как, впрочем, везде и всегда, было полно всякой дряни и мерзости. Так что, скорее всего, Бориса Пильняка просто привлекли «втемную». Он был известным писателем, ездил за границу, имел там обширные связи. Нужный человек.

* * *

А вот дальше начинается самое интересное. Пильняк признается в намерении убить наркома НКВД Ежова. Если верить протоколам допросов, эту идею ему подкинули – но опять же никто на него особенно не давил. Дело тут даже не в абсурдности самой идеи – проникнуть с помощью знакомых женщин к Ежову и его порешить. Непонятно, почему Пильняк так быстро с этим соглашается.

Я много лет работал криминальным журналистом. Видел всякое. В том числе – как выбивают показания. И утверждаю: просто так люди не вешают на себя статьи, грозящие высшей мерой! Ну представьте: капитан Ларин и старший лейтенант Дукалис взяли парня с коробком анаши. Он признался, где и у кого купил. А тут ему Дукалис и предлагает взять на себя нераскрытое преступление:

– А не ты ли ограбил квартиру и убил трех человек?

– Ага, я! – с готовностью соглашается тот. И начинает подробно рассказывать – как и где.

Так не бывает. Для того чтобы вынудить взять на себя «расстрельную» статью (именно на такую тянуло тогда признание в намерении совершить теракт), с человеком надо очень серьезно работать. А следов такой «работы» не находят даже самые ярые обличители Сталина.

Другой загадкой является протокол заключительного допроса, где Пильняк подтверждает свои признания. Очень похоже, что документ фальсифицирован. Можно, конечно, предположить, что в последний момент Борис Пильняк одумался и ушел в отказ. Но почему тогда на суде он снова все признавал? Но! Вот последнее слово Пильняка:

«Я очень хочу работать. После долгого тюремного заключения я стал совсем другим человеком и по-новому увидел жизнь. Я хочу жить, много работать, я хочу иметь перед собой бумагу, чтобы написать полезную для советской эпохи вещь...»

Получается, что писатель рассчитывал на достаточно мягкий приговор. А его приговорили к расстрелу.

Непонятно как-то выходит. До конца с этим никто пока не разобрался. Можно предложить лишь версию.

Стоит вспомнить, что Ежов отнюдь не являлся марионеткой Сталина. Точнее, вождь назначил Ежова на должность наркома НКВД, рассчитывая в его лице найти идеального исполнителя. Но человек предполагает, а Бог располагает. Помните кольцо всевластия из знаменитого произведения Толкина? Как оно меняет людей! Так вот, товарищ Ежов на своем посту тоже немного изменился. Он решил, что ему дозволено все. Современные историки утверждают: Ежов планировал собственный государственный переворот. Он намеревался осуществить его с помощью преданных ему людей из верхушки НКВД. Разумеется, в игры включились троцкисты и представители «военной оппозиции». Как всегда, каждый думал: он самый умный и сумеет обмануть союзника. Но к 1937 году сведения о троцкистском подполье уже всплыли. И Ежов начал, как говорится, обрубать хвосты. С большим энтузиазмом стали хватать троцкистов и стараться, чтобы они больше уже не заговорили.

Ну а Борис Пильняк? Можно предположить, что он знал гораздо больше, чем это отражено в следственном деле. Ему предложили, говоря языком американских адвокатов, сделку: бери на себя идею убийства Ежова, а мы тебя отмажем. Мысль-то интересная. Если троцкисты хотят убить Ежова – он явно не с ними. А что там было дальше, мы вряд ли когда-нибудь узнаем. Пильняка обманули. И он был расстрелян. Ежов, правда, недолго пережил писателя: ему пришлось за все ответить. Но он продолжал губить людей, даже находясь в камере...

Бабель является одним из немногих деятелей культуры того времени, которого с некоторой натяжкой можно назвать жертвой Берии. Да-да. Лаврентий Павлович, который с подачи Хрущева в массовом сознании является чуть ли олицетворением зла, на самом-то деле к массовым репрессиям не причастен! Ни к 1937 году, ни к послевоенным. Вообще-то представления о массовости репрессий, мягко говоря, слегка не соответствуют действительности. Сведения о миллионах арестованных в тридцатых не подтверждены ничем, кроме фантазии авторов, которые ссылаются друг на друга. На самом-то деле в 1938 году в лагерях находилось около полутора миллионов человек. То есть столько же, сколько теперь в одной только России. Другое дело, что под раздачу попадали те, кто привык считать себя неприкосновенными. Элитой. Потому-то они так отчаянно шумели, когда их выпустили. Так вот и сегодня наши олигархи, которым пусть робко и неуверенно, но все-таки начали наступать на хвост, сразу же завопили о «повторении тридцать седьмого».