– Скоро приедешь?

– А что?

– Новый год через два дня вообще-то. А я уже сколько дней не мылась нормально, с ведерком этим не набегаешься…

Он ухмыльнулся.

– Так давай баньку затопим, попаримся.

– С тобой вместе?

– А как еще?

– А не пошел бы ты, Костенька?

Он доскреб яичницу со дна сковородки, шваркнул вилку и поднялся.

– Когда вернешься?

– Когда приеду, тогда приеду. Кочергой по башке всегда успею получить. Не то что бы меня здесь очень ждали.

Стоило ему уехать, как я затосковала и решила, что с Костей все-таки придется подружиться, иначе сидеть мне здесь до седин. Заглянула в стенку и наконец в секретере обнаружила то, что и хотела, – альбомы с фотографиями. Читая аккуратные надписи на обороте, выяснила, что класса до седьмого Костя был вполне приличным парнем: ходил в кружок юннатов, занимался хоккеем, воспитывал эрдель-терьера и ездил с родителями в Крым. А вот его дальнейшая судьба оказалась загадкой. На последней из фотографий мальчик сидел рядом с пожилым мужчиной в форме, а сзади стояла надпись – уже другим, корявым почерком: «Костя Буянов, 13 лет».

Утром 31 декабря я проснулась окончательно обозленной на весь мир. Засаленные волосы не спасала даже тугая коса, последний обмылок раскололся на части, и даже зубной порошок закончился. В своем укрытии Костя продумал многое, но вопросы гигиены его, очевидно, не слишком волновали. Я поглядывала на отрывной календарь у печки – и понимала: если расчеты верны, дела мои через пару дней станут совсем паршивыми.

Так что я рискнула выйти за ворота и спросить у соседа напротив дорогу до ближайшего магазина. Ни шампуня, ни шампанского там не нашлось, зато я купила мандарины, засохший хлеб, банку шпрот и хозяйственное мыло. Продавщица, подмигивая так, будто у нее нервный тик, предложила шмурдяк в трехлитровой банке, от одного вида которого меня замутило.

На обратном пути я заметила, как по улице ползет тонированная девятка, будто кого-то высматривая. Я убавила шаг, потом заметалась и пошла в сторону, противоположную от дома, но машина развернулась, нагнала меня и притормозила рядом. Увидев Костю, я испытала нечто похожее на восторг, но тут же разозлилась и рявкнула:

– Чего пугаешь?

– А ты чего шляешься? Сказано тебе было – тихо сидеть.

Я обиженно заткнулась. Когда мы вернулись к дому, калитка, как и дверь в дом, оказалась распахнута. Я замерла.

– Это я не закрыл. Думал, случилось чего… – буркнул он, выхватил у меня пакет и достал еще один, позвякивающий, из багажника. Пошел вперед, припадая на левую ногу. На снег закапало алым.

– Ты поранился?

– Ерунда, – отмахнулся он.

Но как только мы вошли и я присмотрелась к его лицу, стало ясно, что не ерунда.

– Костя, – я где-то вычитала, что люди любят звук своего имени, поэтому и отрабатывала навык в полевых условиях, – Костя, тебе надо в больницу.

Он усмехнулся и покачал головой.

– Вот уж куда мне точно не надо.

– Костя, надо что-то делать.

– Так сделай.

Он без всякого стеснения стащил штаны, размотал побуревшую тряпку над левым коленом, улегся на мою раскладушку, продавив ее почти до пола, и принялся командовать: спирт в кладовке, бинт над раковиной, иглы и ножницы в шкафу.

– Я не смогу.

– Значит, я здесь подохну, а ты виновата будешь. Говорю же, неблагодарная.

Я смирилась и принялась штопать, ругая себя на чем свет стоит, а он ругал на чем свет стоит меня.

– Водки дай, я там принес, – прохрипел он под конец.

Я нашла в пакете две бутылки водки и одну шампанского, протянула стакан – но он отнял бутылку и присосался, так что кадык заходил туда-сюда. Я поморщилась и хотела отвести взгляд, но наткнулась на край татуировки на плече с арабской вязью и цифрой 1365. Сразу вспомнила, как просила маму проколоть мне уши, а она сказала, что дырки в себе делают исключительно уголовники и падшие женщины. Стоило еще тогда спросить, откуда у матушки такие познания.

Костя перехватил мой взгляд и усмехнулся:

– Не нравлюсь я тебе.

– Не очень… – Тут я вспомнила про намерение подружиться и добавила совсем уж дурацкое: – Не как человек.

– А как мужик, выходит, нравлюсь?

– Разве так бывает, что как человек не нравишься, а нравишься по-другому?

– Да сколько угодно. Думаешь, у тебя золотой характер? Вздорная, борзая, неблагодарная. Либо по-твоему, либо никак. Но пока ты красивая, всегда найдется придурок, который будет всё для тебя делать, рискуя своей шкурой.

Нытья про мой паршивый характер мне и от ма-мы хватало, так что слушать какую-то шпану я не собиралась. Гордо удалилась в сторону уличного сор-тира, а когда вернулась, Костя уже спал.

Раз Костя нарвался на неприятности и приполз в свою нору зализывать раны, то теперь пересиживать будем вместе и Новый год встречать, по всей видимости, тоже. Я сварила картошки, вытащила из кладовки соленья, начистила мандаринов и уставилась в окно. Если верить приметам, выходило, что и следующий год я проведу в компании беглого бандита.

Знай я, насколько приметы не врут, то встала бы, собрала свои манатки и смоталась прочь, наплевав на паспорт, – но на раскладушке передо мной валялся еще совсем молодой и на самом деле симпатичный парень, который вроде как помог мне и которому вроде как должна была помочь я.

Костя проснулся от шума петард. Подскочил, зашарился вокруг себя и простонал.

– С Новым годом, – я пробормотала.

– Каким еще годом?

– Петуха вроде.

– Че за пидорские названия…

– Сам ты… – хотела я продолжить, но осеклась: праздник все-таки, чего ругаться попусту. – Это по китайскому гороскопу.

– Придумают они вечно. Я на рынке слышал, они собак едят.

– Собак корейцы едят.

– Эти тоже дрянь какую-то жрут.

– Ты сам есть-то хочешь?

Он поморщился и попытался сесть. Увидел накрытый стол, присвистнул.

– Меня ждала?

– Новый год все-таки.

Он вытащил из кладовки бокалы. По-гусарски, ножом, которым я чистила картошку, открыл шампанское. Налил его только мне, себе же – водку, тоже в бокал. Я в очередной раз посетовала на отсутствие малейшего намека на манеры, он в очередной раз посетовал на мою неблагодарность и неумение помалкивать, так что чокаться мы не стали. Поели, перекидываясь едва значащими фразами, но под конец он всё же удосужился меня поблагодарить, как будто даже искренне.

Закончив, Костя попытался встать, но прижал руку к повязке и выругался.

– До кровати дойти поможешь?

– Может, тебе на раскладушке остаться?

– Ноги торчат. Не усну.

Я проверила повязку, затянула потуже и, пыхтя на лестнице от нехилого веса, помогла ему подняться наверх. Костя всё тяжелел и, оказавшись в спальне, рухнул