— Кажется, на ней изображен цветок, — сказала Мэг, вертя в руках пуговицу. — Если они серебряные, то значит, без сомнения, принадлежали господам. Как ты думаешь, откуда они здесь взялись? И деньги? Их украли?

Задумчиво он посмотрел на нее.

— Нет, я так не думаю. Никто в здравом уме не станет запихивать шиллинги и золотые монеты за кровать, даже решив, что это безопасное для них место, каковым оно не является, а значит, они уже давно прикипели к месту, их уронили, и они затерялись. Полагаю, они выпали.

— Как?

Она насмешливо на него посмотрела.

— Кто мог сидеть на этой старой кровати и размахивать деньгами? Люди, жившие в этом доме, были бедны как церковная мышь, как и мы с тобой.

— Я не сказал, что это было сделано намеренно. Вспомни, когда я привел тебя сюда в первый раз, мы попытались испробовать эту кровать. — Наглая ухмылка появилась на его лице, глаза засияли, и он протянул руки, чтобы поласкать ее грудь. — Серебряная монетка выпала из моего кармана, когда я снимал свой пиджак. Я полагаю, богатый джентльмен проводил весело время с дочерью или женой владельца коттеджа и обронил золотые монеты, например раздеваясь. Так же можно объяснить и наличие там пуговиц. В порыве страсти они просто их оторвали.

Мэг запрокинула голову и засмеялась.

— Ты неплохой парень, Боб Купер, но не отрицаю, что твоя идея вполне объясняет, как за кроватью оказалось все это богатство. Я поинтересуюсь у мамы, кто раньше жил в этом доме. Конечно, она переехала в морской коттедж, когда дом уже пустовал, но я выясню, что смогу.

Когда они выходили из коттеджа, Мэг зажала монеты в руке, сказав, что эти деньги будут их первым общим небольшим бюджетом, Боб не возражал. Парочка вернулась в морской коттедж, и после того как Купер ушел, она положила золотые монеты рядом с другими аккуратно сложенными деньгами, которые давно копила и хранила в ящике. Мэг хотела положить туда и пуговицы, но решила, что для начала стоит выяснить их реальную стоимость. Она всегда могла продать их.

Мэг высыпала чистящий порошок на блюдце, взяла щетку и начала очищать пуговицы от въевшейся грязи. Эмми вошла в комнату, когда Мэг только начала свою работу, сидя столом, освещаемым лампой.

— Что ты там делаешь? — спросила Эмми.

— Очищаю две пуговицы. Мы с Бобом нашли их в коттедже Денвиса.

Эмми сняла свою шляпку и шаль, перед тем как подошла к столу, присела рядом с дочерью и взяла одну пуговку.

— Эй! Они же серебряные, да?

— Да, как я рада! Кто раньше жил в этом особняке?

— Особняк был заперт более двадцати лет, и в последний раз в нем жила одна семья. Но я могу точно тебе сказать, что эти пуговицы не могли принадлежать ей. Приходская церковь заплатила за них, чтобы они уехали в Австралию, и я видела, как они уезжали. Все их вещи поместились в три свертка, а единственной мебелью был комод, обвязанный веревкой, не дающей выпасть из него сушеному хлебу и другой провизии, необходимой для столь долгого путешествия.

— А кто жил до них?

— По-моему, в нем жили родители Денвиса, а до них — его бабушка и дедушка. Это было так давно. — Эмми снова искоса посмотрела на пуговицу. — Я не могу хорошо разглядеть пуговицу без очков, но на ней изображен какой-то рисунок. По-моему, роза, не так ли?

— Я еще не знаю.

— Понятно, я собираюсь отдохнуть. Они у себя? — спрашивая, Эмми кивнула на потолок.

— Вдова ушла, а мистер Бартон где-то обедает, но не дома.

Мэг закончила чистить и полировать пуговицы и приступила к тщательному их изучению, когда вернулся Джош. Она услышала, что он вошел в дом через черный ход, и хотя Мэг знала, что он не зайдет в ее комнату, она интуитивно захлопнула ладошки, чтобы спрятать пуговицы. Услышав звук его шагов и поняв, что он поднимается по лестнице на второй этаж, она раскрыла их, чтобы еще раз взглянуть на рисунок, который стал отчетливо виден после того, как она очистила пуговицы, пролежавшие в грязи более двадцати лет. Не раньше 1817 года стали выпускать соверены и такие пуговицы, и то и другое могли позволить себе лишь знатные, богатые люди. На пуговицах была изображена не роза, сейчас ясно стало видно, что там выгравирована пара скрепленных рук. Теперь девушка ни за что бы не осмелилась продать их. И не потому, что они действительно были уникальными или их мог легко кто-то опознать, тот, кто раньше их уже видел, а потому что она догадывалась, кому они могли принадлежать. «И если теория Боба о том, как эти пуговицы оказались между кроватью и стеной, была правдива, то, наверное, законный владелец наверняка захотел бы их вернуть». На столе две серебряные пуговки переливались так же ярко, как и лунный свет в морской воде. В некоторой степени Мэг хотела бы, чтобы они никогда не были найдены. На пуговках были выгравированы инициалы Д.У., означающие Дэниэл Уорвик.

В особняке Уорвиков Донна ходила взад и вперед по дворику, расположенному рядом с конюшней, освещаемому лунным светом. После того как Тимоти и Люси ускакали вместе на лошадях, она рыдала горькими слезами, упав на кровать, прижав лицо к подушкам и обхватив голову руками. Тобби долгое время жалобно скулил под дверью, прежде чем она встала с постели и открыла ему дверь. Взяв его на руки, она крепко прижала его к себе, продолжая плакать. Донна понимала, что рыдает из-за падения, которое навсегда опозорило ее, и мысль об этом никак не выходила из головы. Пройдет время, и она обязательно снова сможет сесть в седло и проехаться по берегу и обратно. Она сможет легким галопом прогуляться по пескам. Да она прямо сейчас сядет на лошадь и поедет!

Подойдя к двери, ведущей в конюшню, она остановилась, ужас снова овладел ею. Пот выступил на ладонях и над верхней губой. Она отчаянно пыталась взять себя в руки, напоминая себе, что, пока не пересилит переполняющий ее страх, полностью овладевший ее разумом и душой, не сможет снова поехать кататься вместе с Тимоти. И если теперь он не приглашал ее на прогулку верхом, кто знает, чего еще она могла лишиться. Ричард еще не добился Люси, а Тимоти тоже мог увлечься ею, тем более что молодая вдова постоянно находилась с ним рядом.

Автоматически она резко дернула за ручку двери, ведущей в конюшню, но как только та открылась, Донна уже знала, что не сможет пересилить свой страх. Она не сможет больше никогда сесть на Бонни и проехать на ней верхом.

На следующий день, когда Тимоти зашел к ней в гости, они встретились в саду, она была спокойна, и по ее внешнему виду нельзя было догадаться об эмоциональном взрыве, охватившем ее вчера, об ее тревоге, душевных страданиях и муках и о том, как нетерпеливо она ждала, когда же он снова придет. Он уже не обижался на нее за то, что она напала на него в тот вечер безо всякой причины, его недовольство прошло. Нежность и любовь снова заполнили его душу, когда он увидел ее прелестное личико. В это утро он снова прогуливался верхом с Люси, возбуждение и удовольствие еще были свежи в памяти, и казалось, эти прогулки вполне восполняли отсутствие общения с Донной. Она замкнулась в себе, ей было одиноко, во время невзгод она не могла себя контролировать, хотя всем сердцем хотела, чтобы между ними все было как раньше. В результате чего он был очень серьезным, что было не похоже на него, он витал в облаках, думал о чем-то своем, говорил мало, а ведь раньше весело болтал и постоянно шутил. Тактично Тимоти избегал любой темы, связанной со сценой, произошедшей в песках, он надеялся, что она полностью пришла в себя за вчерашний день, но недоговоренность, казалось, еще больше усиливала и так присутствующую неловкость.