– Да, я говорю о нем, – неохотно призналась Инга. – А вы знаете о той истории?

– Знаю, – протянул Слонимский, как бы прислушиваясь к самому себе, – я был консультантом при расследовании того дела, как сейчас говорят, профайлером. А как вы о нем узнали? Ведь вы сказали мне, что мало знаете о серийных убийствах, а пресса о том деле писала скудно, чтобы не навредить следствию. И чтобы население, понятно, лишний раз не пугать.

«Сама начала, нужно теперь продолжать. Вот интересно, гипнозом он, что ли, меня разговорил? Говорят, психиатры умеют».

– Так случилось, что я жила в тех самых местах, где он орудовал. У нас тогда об этом много говорили, все боялись ночью на улицу выходить. Еще бы, он убил шесть женщин за несколько месяцев.

– Пять, – поправил ее собеседник.

– Как пять? – возмутилась Инга. – Шесть, я точно знаю!

– Лужскому маньяку действительно приписывали шесть убийств, – проговорил Слонимский примирительным тоном. – Но я внимательно изучил его почерк и уверен, что последнее, шестое убийство совершил другой человек.

Инга почувствовала, как земля уходит из-под ног. В глазах у нее потемнело. Она снова увидела сырые стены подвала, отсветы пламени свечей…

– Как другой? – пролепетала она, когда дурнота прошла. – Почему вы так думаете?

– Вам нехорошо? – Слонимский снова взглянул на нее с каким-то странным выражением.

– Ничего, здесь просто немного душно. Так почему вы думаете, что шестую женщину убил другой человек?

– Все дело в почерке. – Слонимский чуть свысока взглянул на Ингу. – Я внимательно изучил все эпизоды того дела, составил психологический профиль преступника. Шестой эпизод резко отличается от остальных.

– Вовсе нет, – запротестовала Инга. – Руки, сложенные на груди, свечи вокруг тела…

Она махнула рукой на конспирацию, теперь было все равно, что он подумает.

– Да, сложенные на груди руки, свечи – самые очевидные, поверхностные элементы сценария. То, что легче всего заметить и легче всего подделать. Но здесь были очень существенные отличия. Во-первых, во всех предыдущих случаях преступник использовал только церковные свечи. Это привело нас к мысли, что он совершает какой-то кощунственный обряд. В шестом же случае свечи были самые обычные, хозяйственные.

«Точно, простые белые свечи и одна красная витая», – пронеслось у Инги.

– Это все, что у вас есть? – проговорила она деревянным голосом. – Из-за такой малости вы?..

– Нет, это не все! – перебил Слонимский и взглянул так, как будто собирается ударить. – Были кое-какие мелочи, о которых я не стану говорить: в какой позе найден труп, как сложены руки. Но самый важный момент – это вторая жертва.

– Вторая жертва? – переспросила Инга.

В глазах у нее снова потемнело, уютное помещение кафе поблекло, выцвело, превратившись в черно-белую фотографию, в бело-черный негатив, а потом и вовсе исчезло. Вместо него перед глазами Инги снова всплыл мрачный подвал, освещенный тусклым пламенем свечей. Подвал, который она была обречена видеть во сне из ночи в ночь.

– Разве была вторая жертва? – Она с трудом шевелила губами.

И тут Инга снова перехватила взгляд собеседника – быстрый, внимательный, настороженный. Взгляд хищника, который следит за жертвой, не сомневаясь, что она вот-вот попадет в его когти.

«Он знает, – поняла она вдруг. – Он все знает! Но откуда?»

Она снова вгляделась в его лицо, чтобы проверить свои подозрения. Но теперь Слонимский смотрел вполне невинно, с обычным мужским интересом. Может, ей померещился тот быстрый пристальный взгляд? Может, это был только блик в стеклах очков?

– Да, в том шестом эпизоде была вторая жертва, – проговорил Слонимский задумчиво. – Вторая женщина – насколько я помню, сестра жертвы – вернулась домой раньше, чем предполагала. И преступник напал на нее, оглушил и столкнул в подвал. Туда, где уже лежала первая жертва. Но она, эта вторая жертва, осталась жива, только при падении сломала ногу. Не смогла самостоятельно выбраться из подвала и лежала там, пока ее не нашли.

Инга почувствовала, что сейчас потеряет сознание.

Она снова в мельчайших деталях вспомнила ту страшную ночь, вспомнила, как вошла в дом…

Дверь была не заперта, и она не сомневалась, что Лина дома. Она окликнула ее, прошла на кухню, в жилую комнату. Всюду были следы недавнего человеческого присутствия, присутствия сестры.

Только самой сестры нигде не было.

Инга еще не волновалась, она думала, что Линка где-то в доме, просто не слышит ее, занятая делами. Прошла во вторую комнату, в коридор, ведущий к кладовке, и там увидела открытую крышку люка.

Из подвала пробивался неяркий колеблющийся свет.

Инга наклонилась над люком и крикнула:

– Линка, ты там? Что ты там делаешь?

И в ту же минуту на ее голову обрушился удар.

На какое-то время она провалилась в глухую тьму.

Пришла в себя она от боли.

Болело все – пульсирующая боль поселилась в голове, в спине, в плечах, но самая сильная – в правой ноге.

Инга открыла глаза.

Она лежала в холодной полутьме, прошитой неровными красноватыми отблесками. Взгляд упирался в низкий потолок, пересеченный балками. Инга сосредоточилась, пробившись сквозь пульсирующую в висках боль, и поняла, что лежит в подвале их дома.

Да, перед тем как провалиться в небытие, она заглядывала в подвал, звала сестру.

Значит, она свалилась в этот подвал, скатилась по лестнице и набила по пути синяков и шишек. Отсюда боль во всем теле.

Свалилась?

Она не могла сама свалиться! Разве что в темноте не заметила бы открытый люк. Но в комнате не было темно, и она видела, что подвал открыт. Сверху виден был колеблющийся свет и ступени. Значит, кто-то ей помог – ударил по голове и столкнул в подвал.

Но кто на нее напал? И где же, наконец, сестра?

Преодолевая боль, Инга приподнялась на локте, повернула голову к свету.

И увидела сестру.

Лина лежала на полу, совсем близко, до нее можно было дотянуться рукой.

Руки ее были сложены на груди. Вокруг на полу были расставлены горящие свечи. Именно они освещали подвал живым колеблющимся светом.

– Лина! Линка! – окликнула Инга сестру, хотя в глубине души уже зрело страшное подозрение. Не подозрение – уверенность.

Лина не шевельнулась, не ответила ей.

Лицо ее казалось живым, но Инга быстро поняла, что его оживляют только отблески свечей, а сама Лина мертва. Мертва.

– Линка! – выкрикнула Инга, чувствуя, как подступающие рыдания перехватывают дыхание. – Линка!

Она всегда помнила, как они с сестрой остались одни после смерти родителей, как близки они стали. У них больше никого не было, никого на свете – но они были друг у друга, и это спасло их от одиночества и отчаяния.