использую термин «специалист» или «эксперт» для обозначения людей именно этой большой группы, кроме тех случаев, когда это особо оговаривается.

Происхождение системы

Несмотря на все сложности и противоречия, возникающие при изучении истории шарашек, для описания этого явления можно воспользоваться очень удобным методом датировки, так как его ключевые даты совпадают с началом (1929) и концом (1953) правления Сталина. Соответственно, важнейшие моменты в истории шарашек в той или иной степени соответствуют основным периодам сталинской эпохи – Великому перелому, Большому террору, последовавшей за ним войне и позднему сталинизму, наступившему после ее окончания. Хотя каждый из этих периодов протекал по-своему, существовали и некоторые общие правила, не изменявшиеся со временем. Так, ни в одном из этих случаев ученые и инженеры никогда не арестовывались и не заключались под стражу специально для того, чтобы заниматься интеллектуальным трудом; на самом деле решение привлекать заключенных к научной деятельности каждый раз принималось уже после непродолжительных, но интенсивных волн арестов среди советской интеллигенции. Необходимым условием для принятия такого рода решения был избыток лагерной рабочей силы, ставший следствием массовых репрессий. Но почему вообще арестовывали ученых и инженеров?

С самого прихода большевиков к власти отношения между политической верхушкой (руководством партии и страны) и научно-технической элитой были сложными. С одной стороны, партийные лидеры, такие как Ленин, Бухарин и Троцкий, понимали, что ученые и инженеры необходимы для модернизации России. С другой, они относились к научно-технической интеллигенции с глубоким недоверием, так как эти люди олицетворяли собой все то, что революция обещала уничтожить: буржуазную культуру, элитаризм и склонность к академизму, удаленному с повестки дня. Эта конфликтная ситуация привела к тому, что по мере того, как все больше ученых и инженеров занимали ключевые посты в системе советской экономики, у большевиков все сильнее развивалось чувство собственной уязвимости. Как писал в своих классических работах Кендалл И. Бэйлз, советские лидеры решали эту проблему двумя способами: во-первых, они сажали в тюрьмы «старых» специалистов, а во-вторых, воспитывали новое поколение так называемых «красных специалистов» – молодых мужчин и женщин, более лояльных к требованиям большевистской эпохи [Bailes 1978; Lampert 1980][225]. Говоря о первом способе, необходимо прежде всего вспомнить атаку на старую научно-техническую интеллигенцию во время процессов по Шахтинскому делу и делу Промпартии в 1928 и 1930 годах соответственно. Тысячи человек были арестованы за вредительство, многие были осуждены, некоторые казнены [Bailes 1978: 69–158; Красильников 2011–2012; Беляков 1999б; Гончаров и Нехотин 1998]. В то же время в московские профессионально-технические училища массово призывались молодые студенты, в большинстве своем из крестьянской среды [Fitzpatrick 1979; David-Fox 1997]. Этот комплексный подход – арест старых специалистов и набор новых – оказался эффективен, по крайней мере поначалу, однако он породил новые трудности: для обучения новой интеллигенции требовалось время, а пока что стране не хватало квалифицированных ученых и инженеров для выполнения плана первой пятилетки. То есть решение одной проблемы создало новую, для которой опять-таки требовалось новое решение.

И здесь ключевую роль сыграло ОГПУ, специальный орган государственной безопасности СССР. В то время ОГПУ существенно увеличивало советскую пенитенциарную систему, чтобы использовать труд заключенных на масштабных стройках коммунизма. Возможно, неслучаен тот факт, что ОГПУ создало первую тюрьму для специалистов приблизительно тогда же, когда на свет официально появился Гулаг с его системой исправительно-трудовых лагерей. Использование труда квалифицированных экспертов-заключенных в новых проектах, особенно тех, где требовался контроль над разработками, эффективно решило проблему «старых специалистов», которые были одновременно незаменимы и неблагонадежны. В циркуляре от 15 мая 1930 года, подготовленном В. В. Куйбышевым и Г. Г. Ягодой, где говорится о создании спецтюрем, содержится противоречие, которое так никуда и не делось за все время существования шарашек[226]. Авторы циркуляра писали, что «за последние два-три года органами ОГПУ раскрыты контрреволюционные вредительские организации в ряде отраслей нашего хозяйства» и арестованы идеологически неблагонадежные специалисты. В связи с этим ОГПУ предложило «использовать вредителей… таким образом, чтобы работа их проходила главным образом в помещении органов ОГПУ. Для этого отбирать заслуживающих доверие специалистов. Оказывать им содействие в деле постановки опытных работ»[227]. Ягода считал, что вопрос о том, кто заслуживает доверия, а кто нет, может быть решен только в стенах ОГПУ, и утверждал, что «условия работы в военизированной обстановке способны обеспечить эффективную деятельность специалистов в противовес разлагающей обстановке гражданских учреждений»[228].

Претворять эту стратегию в жизнь ОГПУ начало с авиационной промышленности, в то время бурно развивавшейся, однако полученный опыт в этой области был быстро перенесен и в другие сферы советской промышленности.

В 1928 и 1929 годах около 30 человек, среди которых знаменитые авиаконструкторы Д. П. Григорович и Н. Н. Поликарпов, были арестованы в рамках следствия по делу Промпартии[229]. Сначала Поликарпов, сын священника, был без суда приговорен к смертной казни, однако в конце 1929 года его неожиданно конвоировали в печально известную Бутырку и там привели на второй этаж отдельного здания внутри тюрьмы, где обнаружилось просторное светлое помещение со стоящими в ряд чертежными досками и небольшой библиотекой научно-технической литературы. Григорович, уже находившийся там, объявил всем приведенным в эту комнату конструкторам и инженерам, многие из которых были хорошо знакомы между собой, что ему поручено сформировать конструкторскую группу для создания новой авиационной техники. Через месяц эти люди были переведены уже на настоящий авиационный завод, также находившийся в Москве, где они составили ядро самой первой шарашки – тюрьмы, в которой все заключенные принадлежали к научно-технической интеллигенции[230].

С самого начала ОГПУ выстроило систему с крайне необычной структурой: под бдительным оком офицеров ОГПУ в лабораториях вместе трудились заключенные и вольнонаемные сотрудники. Эта странная организация труда, при которой свободные мужчины и женщины работали рука об руку со своими заключенными под стражу коллегами – в конце рабочего дня одни уходили домой, а другие возвращались в свои бараки, – стала новшеством, дожившим до самого конца системы шарашек. Такое положение дел явилось источником явной социальной напряженности, усугубленной тем фактом, что, как правило, заключенные сотрудники были высококвалифицированными и старшими по возрасту учеными и инженерами, а свободные специалисты, обычно называемые «вольными», были младше их по возрасту и должности. Это разделение было одновременно и реальным, и символичным, отражая пропасть между старым и новым, империей и большевиками, угнетением и свободой. Еще больше ситуацию осложняло то, что ОГПУ решало, кому быть начальниками, а кому подчиненными. Как вспоминал впоследствии В. Б. Шавров: «Мы, вольные, были подчинены последним [заключенным инженерам], хотя они жили под стражей и даже не могли отлучаться с завода. Арестованные были нашими начальниками, а над