ними – ГПУ, которое постоянно во все вмешивалось»[231]. Судя по всему, ОГПУ не доверяло ни старым специалистам, потому что они были слишком умны, ни новым «красным» специалистам, потому что они были недостаточно умны.

Находясь под сильнейшим давлением со стороны органов госбезопасности, требовавших от конструкторов быстрых результатов, состоящее из заключенных бюро работало в большой спешке. Командующий ВВС РККА Я. А. Алкснис, посетивший ЦКБ-39, дал его сотрудникам задание построить истребитель с двигателем воздушного охлаждения, который не уступал бы самолетам, производимым на Западе. К работе в бюро были привлечены десятки вольнонаемных техников и конструкторов, однако зачастую это приводило лишь к хаосу. Выдающийся авиаконструктор А. С. Яковлев, ставший впоследствии личным советником Сталина по вопросам авиации, вспоминал, что шарашка была «многолюдная и бестолковая, расходы большие, и отдача слабая. Только Поликарпов работал блестяще» [Яковлев 1973: 73]. Однако уже первые результаты впечатлили кураторов из ОГПУ. В мае 1931-го, через полтора года с момента создания шарашки, в своем докладе, адресованном Президиуму ЦИК СССР, К. Е. Ворошилов и Г. К. Орджоникидзе отмечали «небывалое увеличение темпов… опытного строительства» и радовались «большим достижениям завода № 39 и его Конструкторского бюро»[232]. Из семи моделей самолетов, спроектированных и построенных тюремным бюро за полгода, шесть оказались непригодными к использованию, однако седьмой, одноместный боевой биплан, получивший впоследствии название И-5, состоял на вооружении советских ВВС еще почти десять лет (и некоторые из этих самолетов использовались для обучения летчиков во время Второй мировой войны). Было построено свыше 800 машин этой модели, разработанной главным образом Поликарповым, а первый прототип, не без горькой иронии, назвали ВТ-11, где ВТ было сокращением от «Внутренняя тюрьма» [Greenwood 1998].

Очевидно, что изначально не существовало никакого систематического плана по созданию групп из заключенных в тюрьмы специалистов, однако в 1931 году Экономическое управление ОГПУ (ЭКУ), отвечавшее за расследования экономических преступлений и случаев вредительства, официально взяло на себя ответственность за функционирование шарашек[233]. В то же самое время успех, которого добилось конструкторское бюро Григоровича и Поликарпова в авиационной промышленности, побудил ОГПУ организовать подобные группы и в других местах и сферах деятельности. К сентябрю 1931 года ОГПУ создало в Москве, Ленинграде, Ростове-на-Дону и Западной Сибири тюремные научно-технические бюро, в которых работали свыше четырехсот ученых и инженеров, арестованных за шпионаж, терроризм, диверсантскую деятельность, руководство контрреволюционными организациями и членство в Промпартии. Большинство были обвинены в том, что они являлись активными контрреволюционерами[234]. Заключенные в этих лагерях поначалу занимались только работой, связанной с военной промышленностью: авиация, танки, артиллерия, дизели и моторы, подводные лодки, транспортеры, артприборы, химия, защита против иприта. Вскоре этих специалистов стали использовать и в других крупных проектах, таких как химико-энергетическое машиностроение, котел высокого давления, блюминг, электромоторы, электроэнергетика, текстиль, уголь[235].

Контроль, осуществляемый ОГПУ над создаваемой системой шарашек, вызывал недовольство со стороны руководителей советской промышленности, и этот конфликт, судя по всему, не затухал все время существования спецтюрем. В мае 1930 года, когда Ворошилов и Орджоникидзе обратились к Сталину с просьбой «полностью амнистировать… конструкторов-вредителей, приговоренных коллегией ОГПУ к различным мерам социальной защиты», руководство ОГПУ возражало против их освобождения[236]. Это противостояние четко прослеживается в письмах, которыми в 1931 и 1932 годах обменивались руководители советской промышленности, в частности Орджоникидзе, и начальники ОГПУ. В августе 1931 года Орджоникидзе писал члену Политбюро и секретарю ЦК Л. М. Кагановичу: «Я думаю, что в настоящее время такое использование инженеров нецелесообразно. Мы освободили значительное количество специалистов, надо освободить и остальных, конечно, за исключением особо злостных, и ликвидировать все существующие проектные и конструкторские бюро при ОГПУ, передав их промышленности»[237]. ОГПУ, в свою очередь, писало непосредственно Сталину; так, например, в феврале 1932 года оно отправило руководству страны большой отчет о различных успехах, якобы достигнутых 423 заключенными специалистами, остававшимися в распоряжении ОГПУ[238]. Сталин, похоже, не был впечатлен этим документом, и Орджоникидзе победил. 16 марта 1932 года на заседании Политбюро было решено, что технические бюро нужно «временно сохранить», чтобы дать специалистам «закончить работу», а затем закрыть. Освободившихся специалистов планировалось передать Комиссариату тяжелой промышленности (Наркомтяжпрому)[239]. К 1933 году почти все тюремные технические бюро – даже те, которые еще не завершили работу над начатыми проектами, – были распущены, но несколько из них просуществовали до 1935 года. Хотя большинство содержавшихся в тюрьмах специалистов были переведены на оплачиваемую гражданскую службу, некоторые несчастные заключенные получили новые бумаги и были отправлены в обычные тюрьмы.

Почему эта система была ликвидирована именно тогда? Во-первых, руководство страны, в особенности Сталин, стало более снисходительно относиться к дореволюционной научно-технической интеллигенции. В свете перегибов, допущенных в ходе культурной революции, Сталин и другие руководители советской промышленности, такие как Ворошилов и Орджоникидзе, в начале 1930-х годов заговорили о примирении с буржуазными специалистами, так как советская тяжелая промышленность нуждалась в быстром подъеме, предусмотренном Вторым пятилетним планом [Shearer 1996; Lewis 1979]. Сталин сам высказался о судьбе этих специалистов в одной из своих программных речей:

Если в период разгара вредительства наше отношение к старой технической интеллигенции выражалось, главным образом, в политике разгрома, то теперь, в период поворота этой интеллигенции в сторону Советской власти, наше отношение к ней должно выражаться, главным образом, в политике привлечения и заботы о ней[240].

О том, что это было прямым указанием об освобождении из тюрем заключенных специалистов, стало ясно, когда в июле 1931 года в «Правде» было напечатано об амнистии всех авиационных инженеров из ЦКБ-39 (рис. 4.2)[241].

Вторая, более прозаическая, причина роспуска шарашек заключалась в том, что почти все они были собраны для работы над конкретными проектами – и работы быстрой. Так, например, после того как одно авиаконструкторское бюро завершило проект по созданию самолета-перехватчика, все его участники были выпущены на свободу в августе 1931 года, поскольку их задача была выполнена. Также и Л. К. Рамзин был заключен в спецтюрьму ОГПУ для разработки прямоточного котла, и как только такой котел был создан и введен в эксплуатацию Мосэнерго, ОГПУ сняло надзор с этого конструкторского бюро, которое продолжило работать на том же месте как обычная исследовательская организация.

Рис. 4.2. Члены ЦКБ-39, включая Кербера и Григоровича, в 1931 году

Но, пожалуй, самым важным фактором, вызвавшим временное прекращение работы шарашек, стал конфликт между ОГПУ и Наркоматом тяжелой промышленности, спровоцированный борьбой за контроль над этими проектными бюро. Известные факты однозначно говорят о том, что верхушка ОГПУ хотела продлить существование спецтюрем как можно дольше и руководить их работой. Однако этого не произошло, что свидетельствует об