class="p1">— Наталья, ты заболела, — смеюсь я, целую ей руку, она мне ее подала чисто, как друг, вроде посторонняя, — приехала вовремя.

— Нет, — смеется она, — семь минут после десяти. Но я рада, что ты не ругаешь меня и не дуешься. За это я поцелую тебя в щеку. Можно? — И целует. — Ты письма уже получил? — спрашивает она и разворачивается обратно.

— Нет, сегодня не от кого, а перевод от папки только первого числа.

— Пойди посмотри, может, что-то есть.

— Не от кого, Наталья.

— Я прошу тебя.

— Ну хорошо, — я иду и не понимаю, чего ей далась моя почта.

Протягиваю паспорт в арку окошка и правда получаю письмо, незнакомый почерк, но красивый.

Я иду к ней, она стоит и ждет меня в конце зала, у самого выхода. Женщина такта. Вдруг любовные письма…

— Наталья, правда, письмо, ты как волшебница, откуда ты знала?

— Не знаю. От любимой девушки, наверно, эх ты, а говорил, что я — одна.

Я не знаю, честно, от кого письмо, — я смотрю на обратный адрес, какая-то Наташа Т., у меня не было никакой Натальи, кроме…

Смотрю в ее глаза — фейерверк искр.

— Так это же ты — Наталья!

— Наконец-то, Саня, — она от души смеется моей растерянности. — Прочитай, пожалуйста.

Я открываю письмо, в него вложены две открытки с одинаковыми картинками: три чайных розы, на первой начало, на второй конец.

«Санечка!

Как все глупо получилось. Вот уже два часа как я болтаюсь по Таганке. Я обошла все церкви, но нет твоего дома. Я ведь не знаю названия улицы. Только умоляю тебя, поверь ты мне, все так необыкновенно глупо. Я купила эти открытки и пишу у метро „Таганская“, на улице, ужасно расстроенная. Но больше не тем, что мы не увиделись, а тем, что ты не знаешь сейчас, что я где-то рядом, вот бегаю, тебя ищу, а ты близко и думаешь обо мне всякую чушь.

Хоть бы ты позвонил мне.

Целую.

14.00».

Я смотрю ей в глаза, она — совсем серьезно на меня.

— Теперь ты мне веришь?

Я киваю головой.

— Я хочу, чтобы ты мне верил всегда. Я бы не встречалась с тобой, если бы мне нужно было обманывать тебя.

Она серьезна. Мне непривычно ее выражение лица.

Я смотрю на штемпель конверта, и правда, день, когда она не приехала.

— Да, дата совпадает, — говорю я неуверенно.

— Ох, Саня, ты неисправим, — она уже весела.

Мы выходим из телеграфа, проходим подземный переход и оказываемся в Театральном проезде.

— Пойдем в букинистические магазины, Наталья. Я там давно не был.

— С удовольствием.

Я не замечаю никого и ничего, зато на нее многие оборачиваются. Центр… в центре всегда все липнут глазами. Она идет, не замечая никого, и только, повернув голову, смотрит на меня.

— Наталья…

— А?

— Я рад… что мы идем.

Чушь какая-то.

— Совсем сдурел, — говорю я.

— Да, Саня, прямо скажем… Ты что ночью делал?.. — шепчет она.

— О тебе думал…

— И я… — мы целуемся.

Я люблю ходить в книжные магазины. Только когда там книжки есть. Что в последние времена — редкость большая: книжки в книжных магазинах.

Она смотрит какой-то альбом Батиста Тьеполо, а я наблюдаю за ней.

— Саня, — она поворачивается ко мне и натыкается на мой взгляд на ее губы. Она быстро проводит языком по губам, они зажигаются. — Саня, здесь нельзя, — предупреждает она меня, видя мою склоняющуюся голову. Я опоминаюсь. — Тебе нравится «Вирсавия в купальне»? — она показывает мне репродукцию. — Она в Эрмитаже висит.

— Я видел. Она похожа на тебя…

— Ты, оказывается, комплименты умеешь говорить, не знала, не знала. Мне говорил, что не умеешь и никогда не говоришь. А тут и двух дней не прошло, как отпускаешь. Могу себе представить, что ты другим говорил… через три дня.

— Наталья, — я начинаю объяснять, что она не права, это не комплимент, а правда. Она смеется, ее забавляет мое спотыкание.

— Саня, я прощаю тебя — за комплимент.

— Хочешь альбом, Наталья?

— Нет, Саня, у меня есть, только другого издания.

Она не дает купить ей альбом, буквально вытаскивая из магазина, оставив его на прилавке. Только на улице я (с ужасом) соображаю, что у меня в кармане всего четыре рубля. С копейками. Эта мысль убивает меня и делает грустным на какое-то время.

— Саня, куда ты хочешь пойти? — спрашивает она.

Я начинаю перечислять:

— Можно поехать в Лужники, или в кино, или матч сегодня по волейболу в Сокольниках, — (а я когда-то играл в волейбол, и сейчас еще числюсь в сборной института, только до института никак не дойду). — Можно погулять по центру, — продолжаю я, — я знаю еще одно место, где есть горячий шоколад. Ты любишь горячий шоколад, Наталья? Какой ты предпочитаешь?

Она наклоняется ко мне и говорит тихо:

— Давай лучше поедем к тебе. Я предпочитаю тебя…

— А!..

Я останавливаю такси; после чего у меня остается…

Она снимает верхнюю одежду и сама включает магнитофон, спрося предварительно: можно? Я говорю, что ей все можно.

Опять звучит песенка: «Pretty Woman», и мне очень она нравится.

— Хочешь чаю, согреться?

— Потом. Согрей меня…

Мы согреваемся, но странным способом — раздеваясь.

Я не могу оторваться от ее тела. Оно прекрасно, и мне кажется, что совершенно. Впрочем, мне не с чем сравнивать, таких тел…

Я встаю и кусаю бутерброд, который успела сделать она. Я всегда потом что-то хочу укусить. Вроде как зубы режутся. Странное сравнение…

— Хочешь, Наталья?

— Нет, Саня, я полна…

Я подхожу к кровати, она укрыта простынею. И вдруг мне хочется увидеть ее волшебное тело, полностью, сию минуту, как припадок нападает на меня. Она смотрит, и мягкая улыбка дарится мне. Я протягиваю руку и резко сдергиваю простыню, бросая за себя.

— Ах! — вскрикивает она, не успевая ничего понять, даже протянуть руку… и только закрывает глаза.

Я смотрю, и впечатление, что теряю сознание. Как ослепили. Я даже толком не вижу линий ее тела, просто тело, стыдливо лежащее в простыне, прижимая одно колено чуть выше другого, — как зачарованный стою я.

— Наталья, ты как богиня…

— Санечка, — она открывает глаза.

Господи, какое тело, думаю я.

Впечатление, что оно существует вне ее и к нему не прикоснуться. Но я касаюсь рукой, трогаю его, глажу. Оно отвечает мне движениями.

— Наталья, у тебя правда божественное тело.

— Оно твое, Санечка…

Мое, мое, мое…

Я провожаю ее, когда поздно, когда совсем уже темно.

Какие-то дни проходили, бежали куда-то, убегали, я ничего не замечал кругом, везде и во всем была она. Только