— Гудвин, ты в Нанске был когда-нибудь?

— А? — очнулся Дзюба. — В Нанске? Был пару лет назад в командировке. А что?

— Похоже, эта фотка у «Пицца-хат» сделала в Нанске.

Он подскочил к Анне, встал у нее за спиной, сощурил уставшие глаза, чтобы лучше видеть слова на экране.

— Ты что делаешь?

— С Мишкой-Мишкой переписываюсь. Сейчас он живет в Перми, а в девяносто пятом жил в Нанске.

— Аня!

Он в ужасе схватился за голову.

— Ну а что такого? Я вижу — он в сети, так почему не попробовать? Занятный такой парень, отвечает охотно, сразу видно, что ему скучно, готов поболтать с незнакомкой.

Она обернулась к Дзюбе:

— Ты чего так побледнел?

— Аня! — только и смог повторить он.

— Да брось ты, не укусит он меня. Это же Интернет, великая сила и она же великая защита. Смотри, я ему написала, что стала рассматривать фотку и узнала нашу пиццерию, типа мы туда с подружками любили ходить. Ну, вроде того, что я тупая и не сообразила, что фотка-то девяносто пятого года и за двадцать лет все сто раз поменялось уже. И город назвала другой, не Серебров. Этот Мишка тут же начал меня лечить, что это Нанск и теперь на этом месте узбекский сетевой ресторан, и вообще ту пиццерию еще до миллениума закрыли. А сам он с родителями переехал в Пермь в самом начале двухтысячных. С грамотностью у него, конечно…

Анна фыркнула и рассмеялась.

— Мне как филологу трудно такое читать, а уж тем более соответствовать при переписке, но я стараюсь, знаками препинания пренебрегаю, всякие скобки-двоеточия вместо смайликов рисую. Ну чего ты, Гудвин? Пацан сам готов общаться, грех же не попользоваться. Давай, говори, что нужно у него узнать.

— Насчет Надежды Хмаренко и ее мужа, — вздохнул Дзюба. — Только ради бога, Мышонок, очень осторожно, чтобы он ни в коем случае не прочухал, что тебя интересует именно его соседка. Про золотое детство, про фотоаппарат, ля-ля-тополя… Потом незаметно переходи к тесту, обсуждай с ним сходства и различия и таким путем выводи на обсуждение личности. Поняла? Сама никаких прямых вопросов не задавай, но сообщения формулируй так, чтобы стимулировать Мишку отвечать то, что нужно. Сумеешь?

— Я вообще-то филолог, а не психолог, — огрызнулась Анна. — Как умею — так и работаю. А почему нельзя прямые вопросы задавать?

— Мышонок, мы с тобой не знаем, кто такой этот Мишка и что у него за семья. А вдруг его родители поддерживают тесный контакт со своими бывшими соседями? А вдруг сам Мишка продолжает дружить с их сыном Кирюхой, с которым они в один детсад ходили? Если супруги Хмаренко имеют отношение ко всему нашему делу, а мы с тобой сейчас натопчем, как слоны в посудной лавке, то они через час будут знать, что кто-то ими интересуется. А может быть, уже давно знают, ведь фотография Екатерины Песковой висит в сети полгода. Но полгода ничего не происходило, и они могли успокоиться. А мы сейчас поднимем волну — и все, они забеспокоятся и мало ли чего натворят.

Анна внимательно посмотрела на него.

— Гудвин, а если я накосячу и сделаю что-то не так, тебя за это накажут?

— Само собой, — усмехнулся Дзюба.

— Выговор объявят? Или уволят?

— Могут и уволить. Зависит от масштаба ошибки.

— Но ведь ошибка-то будет моя, а не твоя. Меня они не уволят.

— Мышонок, — он вздохнул, потер глаза, зевнул. Господи, как же он устал! — Задание дали мне, и ответственность вся тоже на мне. Как бы дело ни повернулось, виноватым все равно буду я. И это правильно. А мы питаться будем или как?

— Ой!

Анна вскочила, едва не сбив стоящего за ее креслом Романа с ног.

— Вот же я курица! Я же мясо бросила размораживаться, хотела фрикадельки накрутить… Отвлеклась на Пескову и забыла про все.

Она дошла до двери, резко повернулась и снова подошла к включенному компьютеру.

— Нельзя так уходить, Мишка может решить, что я совсем свалила, и если ему сейчас больше не с кем поговорить, то тоже может выйти из сети. И жди его потом, пока появится. Черт, не надо бы мне прерываться, а то сорвется с крючка.

Она снова села, быстро набрала в окне сообщений несколько слов.

— Ладно, — решился Дзюба, — фрикадельки я, конечно, не одолею, но давай хотя бы бутерброды сделаю.

— Ага, — кивнула Анна, не оборачиваясь, — сделай.

Он поплелся на кухню, радуясь, что появился законный повод минут пять не таращиться на экран, от вида которого его уже тошнило. Большаков молчит, ничего не отвечает. И никакой ясности нет.

— У меня есть маленькая идейка, как нам еще чуть-чуть высветить характер Фокина, — внезапно сказала Вера Максимова. — Может быть, ничего и не получится, но если получится, то я попытаюсь что-нибудь вытащить.

— Говори! — потребовал Шарков. — Сама видишь, у нас такое положение, при котором ничем пренебрегать нельзя, хватаемся за соломинки, как утопающие.

— Вызовите Романа, я поговорю с девушкой и проинструктирую ее.

Константин Георгиевич, не говоря ни слова, подключился к скайпу. Через несколько секунд на экране появилось лицо Дзюбы: глаза красные, губы пересохшие, налитые обычно щеки ввалились. В углу рта застряла хлебная крошка, похоже, сидит за компьютером с бутербродом в руке.

— Пригласи Анну, — потребовал полковник. — Вера хочет с ней поговорить.

— Иду, бегу, — послышался голос Анны, — сейчас, момент, он мне отвечает.

— Кто кому отвечает? — спросил Большаков.

Дзюба неожиданно смутился.

— Аня попробовала написать этому Мишке-Мишке, увидела, что он в сети, и написала. А он ответил.

— Зачем?

— Она… Ну, мы подумали, что если все это правда, то можно узнать адрес, где он жил, когда соседствовал с Надеждой Хмаренко и ее мужем Филиппом. Тогда полегче будет.

— Умно, молодцы, — кивнул Константин Георгиевич. — Только аккуратно, Рома, я тебя прошу.

«Хороший парень, — подумал он. — Ясное дело, инициатива принадлежит девочке, она первая сообразила. Но если что-то пошло бы не так или мы с генералом не одобрили бы, Ромка готов взять ответственность на себя, якобы это он придумал. Очень хороший человек этот Ромка. Жаль будет, если система его испортит».

— Фотография девяносто пятого года сделана в Нанске, — доложил Роман. — Мишка-Мишка жил в этом городе до начала двухтысячных, потом семья переехала в Пермь. Я попросил Анну вытащить все, что можно, про Хмаренко…

Он не успел договорить, на экране появилось лицо Анны Зеленцовой, и Большаков невольно залюбовался ее шоколадными миндалевидными глазами, сверкающими из-под растрепанной темно-рыжей челки.