менеджера крупной компании. Софья покосилась на свои руки и тотчас спрятала их под стол.

Он долго листал громоздкий красный еженедельник. Потом взял ручку, написал инициалы С. П. и обвел их несколько раз.

Бархатный голос почти убаюкивал:

— Софья Петровна…

— Я Софья Львовна.

Он улыбнулся:

— Я и слова не сказал, а вы уже пререкаетесь, нехорошо. Но сам виноват, так что прощаю. Так вот, Софья Львовна, ваши подвиги мне известны. Все. Возможно, вы считаете, что ваша, так сказать, медийность давала вам некоторый карт-бланш, но впредь будьте осторожны. Вы едва не лишились работы, не правда ли?

Софья кивнула.

— Давить или терзать вас не будут, врагов у вас здесь пока что нет. Но не нужно доставлять проблем. Потому что проблемы у нас с вами будут общие, вы меня понимаете? Кому это нужно?

Софья снова кивнула.

Первого сентября под сонное ворчание Андрея по поводу воскресного подъема ни свет ни заря они отправились в школу. На входе они разделились. Софье уже изрядно надоела эта игра в шпионов, однако начинать учебный год с обнародования своей личной жизни хотелось куда меньше.

Хотя Софья предусмотрительно написала в родительский чат просьбу ей ничего не дарить, особенно цветы, сославшись на выдуманную аллергию, но все равно оказалась погребена под россыпью одинаковых красных коробок конфет, чаев, косметических наборов и — в случае особо изобретательных дарителей — букетами из сладостей и всего вышеперечисленного. Безуспешные попытки прикинуть, кому именно она сможет это все передарить, только удручали.

Тем временем во внутреннем дворике выстраивались ребята. День выдался на удивление погожим, давно уже не было такого солнечного первого сентября. Однако любви к линейке это не прибавляло. За годы работы в школе Софья так и не привыкла к дурным открыточным рифмам и натужно-радостным голосам — зачем это, к чему это, что за традиции детского утренника, почему нельзя обойтись прозой?

И к знаниям вас поведет друг учитель —

Дорогой добра, дорогой открытий,

Дорогой нелегкой, но интересной,

Дорогой с улыбкою, шуткою, песней.

Как же плохо все это выглядело и звучало на контрасте с майским выступлением ее ребят…

Мы рады, что вновь здесь распахнуты двери,

Что в школе мы знанья найдем и проверим…

Салют, удивительный школьный народ!

Удачи во всем: наступил школьный год!

А где же новоиспеченные одиннадцатиклассники, кстати?

И вечно тем сильна моя страна,

Что никого нигде не унижала.

Ведь доброта сильнее, чем война,

Как бескорыстье действеннее жала.

Вот и они. Софья вглядывалась в чуть повзрослевшие за лето лица, отыскивая Тимофея. Тот последний разговор не шел из головы: что теперь будет? как поведет себя класс? захотят ли они благодарности? может быть, уже ждут поблажек?

Смешение ролей грозило утратой авторитета — единственного, что у нее, собственно, и было, так что Вихрев виделся ей уже скорее угрозой, чем защитником.

Встает заря, светла и горяча —

И будет так вовеки нерушимо.

Россия начиналась не с меча,

И потому она непобедима!

Чуть запыхавшийся, загоревший, вытянувшийся и обзаведшийся какой-то невнятной рыжеватой растительностью на лице Тима поймал ее взгляд и помахал рукой — она в ответ легонько кивнула, сразу же чуть нахмурившись: панибратство!

Где каждый мужчина с мальчишества — витязь,

Отважный защитник и добрый герой,

Где слово «Отчизна» — главнейшее в жизни!

И каждый гордится родною страной!

Раздосадовавшись и на себя, и на всех вокруг, она вернулась в кабинет. На столе уже поджидал букет — единственный за сегодня, к счастью. Десяток красных роз. Она поморщилась: никогда не любила именно эти цветы. Ей казалось, что красные розы всегда кричат: об отсутствии фантазии, о желании угодить, о неуместной сентиментальности. Рядом с букетом лежала записка. Без подписи, но Софья без труда отгадала дарителя.

«С днем рождения, Софья. И пусть на Вашей картине все будет правильно».

Она улыбнулась. Даже неуместный жест можно исправить уместными словами. Николай Александрович разделял ее нетерпимость к панибратству, но сейчас обращение без отчества можно было расценить как высшую степень признания. И как же хорошо, что ему хватило такта не поздравлять лично: незачем подогревать и без того навязчивые школьные слухи.

Вечером Андрей почти силком утащил ее праздновать день рождения. Она увиливала, ссылаясь на усталость, но он не слушал: выгреб из ее гардероба самое красивое (с его точки зрения) и самое вульгарное (с ее точки зрения) платье, которое она не надевала уже лет пять, и повел в ресторан. От этой упорной суеты у нее зародились подозрения, но пока что она решила их попридержать.

Догадки подтвердились: после первого тоста вынесли торт с бенгальским огнем, к столу подошли музыканты, а Андрей тем временем мешком повалился на колено, изверг из себя признание и бархатную коробочку.

На них смотрели остальные посетители, администратор снимал на камеру. Софья прижала руки к лицу, пытаясь спрятаться от пронырливых взглядов. Сложнее было сбежать от себя же, от ощущения дурно поставленной мелодрамы, где ей предписана роль счастливой невесты. Снова она персонаж, но только своего личного счастья, и из-за кого?

— Соня?

Она оторвала руки от лица. Бенгальская свеча торчала понурой палкой из умазанного кремовыми розами торта. Андрей все еще стоял на коленях с протянутой рукой. Его переносицу прорезали две морщинки — хоть что-то настоящее посреди всей этой бутафорщины.

Побоявшись, что голос в очередной раз ее выдаст, она быстро закивала. Ее палец обхватило кольцо с громоздким камнем, оказавшееся великоватым. Она вспомнила, что несколько дней назад не могла найти свое серебряное колечко, доставшееся еще от дедушки, — видимо, Андрей взял его для примерки, вот только носила она его на другом пальце, отсюда и промашка с размером. Зачем вообще нужно киношное помолвочное кольцо, она, впрочем, не понимала.

Он расстроился, так что пришлось утешать:

— Брось, всегда можно поправить.

Андрей все еще вглядывался в ее лицо, отыскивая следы безграничного счастья. Чтобы отвлечь новоявленного жениха, она уткнулась ему в плечо и выдала то, что полагалось сказать в такой ситуации:

— Это мой лучший день рождения.

Тридцать три. Ей тридцать три, и она впервые собирается замуж.

* * *

Он слушает, неодобрительно посапывая.

— Я не понимаю, что вам не понравилось? Все же как полагается.

Она качает головой:

— Понимаете… — она морщится. — Он как будто меня совсем не знал.