Некоторых трепала нервная лихорадка — а он спокойно спал. Или зубрил эсперанто, будущий язык всемирного Интернационала. Немецкий, к сожалению, так и не дался: Маркса приходилось читать в переводе…

Почему он оставался спокоен? Потому что имел выдержку. Настоящую выдержку. Стоит ли терять самообладание в момент казни, если это не твоя казнь? Стоит ли переживать за другого? Более того: если казнь неизбежна, стоит ли переживать даже за самого себя?..

Или вот, например, когда рота Сальянского полка, пропуская сквозь строй, избивала всех без исключения политических (так решила власть отметить пасху тысяча девятьсот восьмого года), он единственный невозмутимо шел под ударами прикладов с книжкой в руках: не клоня головы, не сгибаясь. Ему грозили штыками, а он при начале стихийно начавшейся ответной обструкции высадил дверь камеры парашей.

Сказать об этом?

Нет. Лучше пишет тот, кто больше вычеркивает. Речь удается тому, кто чаще помалкивает.

Пыхнул дымом и завершил мысль:

— Да, товарищи. И неминуемо упирается в вопрос о власти.

Повернулся и пошел в другую сторону.

Бисер перед свиньями.

Что они могут знать о власти? О сущности власти?

Власть!..

Только власть заслуживает борьбы — это он понял именно там, в Баиловской тюрьме.

Все прочее не стоит труда. Любые попытки сделать жизнь лучше приводят к обратному. Не делай добра — не получишь зла. Благодарности нет. Руку дающего кусают.

Только власть.

Что такое власть? Власть — это… ну, скажем, плуг. Да, вроде как плуг. Две стальные рукояти — бери их, веди как хочешь!

На! Держи! Хватай!

Но напряжение между рукоятями — тысяча вольт. У того, кто осмелится, руки должны быть — из вольфрама. Сердце — кремень!..

Спросить у любого — чем заняты люди?

Дурак пожмет плечами.

Умный скажет: стремятся к власти.

Верно ли это, товарищи? Верно.

Спроси потом: что дальше, когда власть взята?

Даже умники пожмут плечами: что может быть дальше, коли цель достигнута?

Глупцы. Почти никто в мире не понимает, что дальше.

А ведь дальше — самое трудное.

Даже если ты царь. Миропомазанник. Даже если власть твоя — от Бога. Все равно. За спиной — тысячи, сотни тысяч жадных рук. Жадно тянутся к рукоятям. Чуть недослышал, недоглядел — конец. Нож, яд. Пуля, бомба. Восстание. Война.

Потом умники будут рассуждать — мол, бунты начались из-за недорода… или из-за повышения налогов… Или, дескать, нельзя было увеличивать срок армейской службы, несмотря на угрозу войны… И, дескать, войны вообще можно было избежать, потому что заморские колонии поставляли достаточное количество копры… или, напротив, война была неизбежна, поскольку стоимость цинка на мировом рынке поднялась втрое… Или что карательные меры помогли бы усмирить беспорядки, а войну следовало отсрочить… Или что карательные меры только ожесточили бы крестьян… тем более что и война оказалась совершенно неминуемой.

Приведут тысячи разумных соображений.

Для чего? Чтобы разъяснить, почему у тебя больше нет власти. (Тебя самого, скорее всего, тоже нет, но не в этом дело.)

Какой же толк в их умных рассуждениях? В их умных рассуждениях толка нет.

Нужно хорошо понимать одну вещь. Не все ее понимают, товарищи: именно с того мгновения, как в руках оказались рукояти власти, начинается самое сложное.

Мы не случайно употребили слово «мгновение», товарищи. Совсем не случайно. Большой русский поэт, автор революционной поэмы «Двенадцать» Александр Блок совершенно правильно сказал, товарищи: была их участь мгновенна.

Кого он имел в виду? — тех, кто упустил мгновение.

Всего одно мгновение, товарищи!

Что такое одно мгновение? Одно мгновение — это молния.

Если хочешь удержать рукояти плуга, придется ловить обжигающие молнии. Должен успевать: схватил молнию — и смело бросил назад!..

Есть, товарищи, старая легенда. Один восточный сатрап посулил несметные богатства тому, кто сумеет пройти по крепостной стене с блюдом воды в руках, не пролив ни капли.

Никому не удавалось это сделать. Пока наконец не нашелся один юноша. Взял блюдо, сделал первый шаг — не пролил. Сделал другой — не пролил. Когда прошел полпути, восточный сатрап приказал стрелять из ружей — может быть, вздрогнет, пошатнется. Потом из пушек. Ядра свистели у него над головой.

Не пролил.

Восточный сатрап спросил: скажи, юноша, как тебе это удалось?

Юноша ответил: я смотрел на воду. Я думал о воде.

Если юноша, которому удалось удержать воду, думал о воде, то о чем же должен думать человек, поставивший своей целью еще более невозможное: удержание власти?

Правильно, товарищи: он должен думать только о власти. Денно и нощно размышлять о ней. Без сна и отдыха искать способы оттолкнуть других. Не упустить, не позволить выхватить! Подозревать всех и каждого. Не колеблясь наносить удар. Смотреть далеко — на годы, на десятилетия. Провидеть будущее. Строить его таким, какое нужно для достижения его цели!..

И еще один аспект, товарищи.

Если он властвует в деревне, пусть помнит о ближайшем городе: правитель города может прийти и отнять. Лучше всего самому стать правителем города. А прежнего правителя убить, ибо живой сделается вечным врагом.

Если властвует в городе, придется думать о столице: столичный владыка может сместить; чтобы этого не случилось, нужно самому править столицей. А прежнего правителя убить. И родственников его, и придворных. И военачальников, и многих рядовых.

Если он правит страной, не должен забывать, что есть на планете и другие страны: что делать, если какая-нибудь из них покусится? Чтобы до конца быть уверенным в надежности железных рукоятей, ему нужно быть властителем мира!..

А это, товарищи, невозможно без мощного государства. Без сильной армии. Без передовой науки. Без современного развития тяжелой промышленности — металлургической, угольной, нефтяной, машиностроительной. Невозможно, товарищи, без дружных усилий всего народа! Сплотить народы и страны для решения поставленных задач под знаменем борьбы за свободу человечества — вот наша главная и великая цель!

* * *

Пока не пришли на работу в контору заключенные, Шегаев привел себя в порядок. В столовую не ходил, выпил кружку кипятку с остатком выданной на дорогу пайки. Но по зоне прошелся, поглядел что к чему.

Мужской и женский бараки стояли рядом, третий, конторский, где ночевал, чуть поодаль. С одной стороны, как обычно, расположилась баня-вошебойка, с другой — кухня. Медчасть ютилась там же, где и контора. Возле женского барака городили, похоже, еще один — там из снега торчали столбы, наполовину забранные досками; скорее всего, отдельный барак для административно-технических работников: когда лагпункт оперится, обустроится, там поселятся бухгалтера, нормировщики, экономисты, завстоловой… непременно какой-нибудь курьез: скажем, пожарник, который целыми днями учится играть на баяне.