– Тогда почему они до сих пор не впали в варварство?

– Может, и впали, по большому-то счету, – ответил я и задымил своей старой трубкой. – Не производят они впечатление достойных потомков древней и славной цивилизации. Но их развитие, вспомни, шло медленно – таким же медленным должен быть и регресс. Шумерская культура необычайно живуча. В Передней Азии все еще чувствуется ее влияние. У шумеров была цивилизация, когда наши убогие предки, скажем так, грызлись с пещерными медведями и саблезубыми тиграми. Впрочем, какие бы звери по соседству ни жили, арии делали только первые шаги по пути прогресса. А старый Эриду стал важным морским портом уже к середине седьмого тысячелетия до нашей эры. С той поры до момента завоевания Саргоном – немалый срок для любого государства. Какая держава простояла столько же, сколько шумерская? Династия Аккада, которую основал Саргон, правила двести лет, пока ее не свергли, а потом иной семитский народ, вавилоняне, перенял культуру аккадского Шумера, как позже Рим заимствовал культуру Греции; исконных вавилонян вытеснила династия эламских касситов, после явились ассирийцы и халдеи – сам знаешь, с какой быстротой на Ближнем Востоке династия сменяет династию, один семитский народ покоряет другой, – а там уж на восточном горизонте возникли настоящие завоеватели, арийские племена мидян и персов, которым суждено было протянуть лишь чуть дольше, чем их жертвам.

Как можно сравнивать эти однодневки с долгим-предолгим владычеством древних, досемитских шумеров? Казалось бы, минойский Крит – крайне далекое прошлое, но предки критян даже из неолита не вышли, когда шумерское царство Урука начало уступать все более сильному напору шумерского Ниппура. У шумеров было то, чем обделены более поздние хамиты, семиты и арии: устойчивость. Развитие шло медленно, и останься шумеры в покое, так же медленно бы все и угасало – что мы здесь и видим. Тем не менее, кое в чем у местных прогресс имеется – видел их оружие? Шумер принадлежал бронзовому веку. Первыми делать из железа что-то кроме украшений стали ассирийцы. Но здешние ребята научились обрабатывать железо – видно, нужда заставила. Должно быть, рядом нет меди, зато уйма железной руды.

– Так остается же еще загадка шумеров, – вскинулся Конрад. – Кто они? Откуда пришли? Кое-кто из ученых говорит о дравидском происхождении и родстве с басками…

– Не сходится, дружище, – сказал я. – Или это потомки дравидов, у которых появилась примесь арийской или туранской крови? Да нет же, местные определенно принадлежат другой расе.

– Но их язык… – ввязался в спор Конрад: нет лучше способа скоротать время в ожидании, что тебя вот-вот отправят в котел – пользы, правда, никакой, разве что идеи свои отстоишь.

На закате Налуна снова принесла еды, но в этот раз села рядом с Конрадом и стала смотреть, как он ест. Локти ее упирались в колени, подбородок лежал в ладонях, блестящие черные глазища не отрывались от профессора, и я сказал по-английски, чтобы понял только Конрад:

– Девчонка втрескалась в тебя по уши, позаигрывай с ней. Это наш единственный шанс.

Он вспыхнул, как недотрога-школьница:

– У меня в Штатах невеста!

– К черту ее! – рявкнул я. – Каким манером твоя невеста вытащит нас из этой переделки? А тут девчонка сохнет по тебе. Спроси ее, что с нами будет?

Он задал вопрос, и Налуна ответила:

– Ваша судьба в руках Энлиля.

– И в башке Состора, – проворчал я. – Налуна, что стало с револьверами, которые у нас отняли?

Она сказала, что револьверы висят в храме Энлиля в качестве трофеев: шумерам неведомо назначение этих предметов. По словам Налуны, туземцы, с которыми порой бывают стычки, огнестрельное оружие не применяют. Нет причин ей не верить, особенно если учесть, сколько диких племен в той глуши в глаза не видели белого человека. Впрочем, сложно представить, что мешало арабам, которые тысячелетиями шастают туда-сюда по Сомали, наткнуться на Эриду и обстрелять его. Но факт есть факт – по сути, это очередной парадокс, каприз судьбы, как волки и дикие кошки, что попадаются еще в штате Нью-Йорк, или загадочные доарийские народы, чьи малые общины найдутся на холмах Коннахта в графстве Голуэй. Уверен, крупные облавы для угона людей в рабство случались и неподалеку от Эриду, однако сам город арабы проморгали, вот его жителям и осталось неизвестно огнестрельное оружие.

В общем, я сказал Конраду:

– Позаигрывай с девчонкой, олух! Уговори ее добыть нам револьверы, без них шансов нет.

После этого Конрад взял себя в руки и робко заговорил с Налуной. Донжуан из него аховый, и не знаю, как так вышло, но девушка прильнула к моему товарищу, чем вызвала в нем еще большее смущение, и с восторгом в глазах заслушалась его сбивчивым сомалийским. На Востоке любовь расцветает нежданно-негаданно.

Правда, при звуке властного голоса из-за двери Налуна испуганно вздрогнула и выскочила вон – она успела лишь стиснуть руку Конрада и шепнуть ему на ухо что-то для нас непонятное, но крайне страстное.

Вскоре после ее ухода камеру вновь открыли, и мы увидели шеренгу молчаливых темнокожих воинов. Их командир, Горат – имя прозвучало, когда к нему обратились, – жестом приказал нам выйти. В полной тишине, если не считать тихого шороха их сандалий и буханья по плитке наших ботинок, мы двинулись по длинной сумрачной галерее с колоннами. Путь освещало неверное пламя факелов, что встречались кое-где на стенах и в нишах между колоннами. В конце концов мы выбрались на пустынные улицы тихого города. Ни на улицах, ни на городских стенах не топталась стража, в домах с плоскими крышами не горели огни. Мы словно попали в призрачный город. Каждая ли ночь в Эриду такая или у жителей была особая и чрезвычайная причина сидеть по домам – понятия не имею.

Улицы вывели нас к берегу озера. Стоило пройти сквозь воротца в стене – резьба на них заставила меня вздрогнуть, потому что изображен там оскаленный череп, – и мы оказались за пределами города. Копейные уколы направили нас с Конрадом вниз по широкой лестнице, что спускается к самой кромке воды. Там ждала лодка, диковина с высоким носом – наверняка наследница посудин, которые бороздили Персидский залив при старом Эриду.

У четверки негров, что сушили весла, языки были вырезаны – это становилось явным, когда открывались их рты. Конвоиры загнали нас в лодку, сели в нее сами, и началось наше странное плавание. Мы двигались по тихому озеру, как во сне, и безмолвие нарушалось только плеском длинных тонких весел с золотой отделкой. Густую синеву озерной глади испещряли серебристые крапинки звезд. Оглянешься – там спит под звездами кроткий город Эриду. Смотришь прямо по курсу – там заслоняет звезды мрачная громада храма. На веслах – немые обнаженные гребцы, перед нами и позади нас – молчаливые воины в своих шлемах, с копьями и щитами. Самый настоящий сон о сказочном городе времен Харуна-аль-Рашида[49] или Сулеймана бен Дауда[50], так что наши с Конрадом ботинки и лохмотья цвета хаки показались мне вдруг совсем несуразными.