Но если так изводило меня и шумеров на границе заклятого круга колонн, то каково было Конраду во внутреннем кольце – прямо под куполом, который усиливал каждый звук?

До последнего дня жизни безумие и смерть не подберутся к Конраду ближе, чем тогда. Он корчился в своих путах змеей с перебитым хребтом, лицо его страшно исказилось, глаза лезли из орбит, на бескровных губах висели хлопья пены. Рот был распахнут, покрытые пеной безвольные губы тряслись и кривились, как у дурачка, а я слышал лишь мучительно-прекрасный звон, который заполнял все. Но по-моему, Конрад выл, как пес перед смертью.

О, жертвенный кинжал семитов был милосерден. И огненная печь Молоха[51] несла более легкую смерть, чем звуковые вибрации, которые вспарывали и потрошили нас ядовитыми когтями. Мой мозг, казалось, стал хрупким, как стекло на морозе. Я понял, что еще несколько секунд этой пытки, и рассудок Конрада расколется, будто хрустальный бокал, а затем он сгинет в кромешном бреду сумасшествия. Оставалось лишь погружаться в отчаяние, но что-то вдруг повлекло меня обратно. По другую сторону колонны, к которой я был привязан, мою ладонь крепко сжала чья-то маленькая рука. Веревки задергались – их резали ножом, – и вскоре мне вернулась свобода. В руке возникла тяжесть, и меня охватил бурный восторг. Я бы ни с чем не спутал рифленую рукоять моего родного «уэбли» сорок четвертого калибра!

Мне удалось застать врасплох всех стражников. Я отпрыгнул от колонны и свалил немого негра пулей в голову, потом повернулся и выстрелил в живот старому Состору. Он рухнул, брызнув кровью изо рта, а я открыл беглый огонь по строю оторопелых воинов. Дистанция не позволяла промахнуться – трое упали, прежде чем остальные очнулись и метнулись в стороны, как стая спугнутых птиц. Через секунду остались только Конрад, Налуна и я, да еще тела на полу. Все произошло быстрее, чем во сне: продолжало греметь эхо выстрелов, воздух был пронизан резким запахом пороха и крови.

Едва девушка освободила Конрада, он грохнулся на пол и заскулил, словно слабоумный при смерти. Я было стал трясти его, но пригляделся к дикому огоньку в глазах, к пене, как у бешеного пса, и просто помог встать, подставил плечо, повел к спуску. Неприятности еще не кончились, о нет. Мы шли вниз по широким, изогнутым, темным галереям и все ждали нападения из засады, но стража, видно, боролась со страхом, и никто не помешал нам выбраться из того поганого храма. Стоило миновать железные врата, и Конрад лег. Что бы я ему ни говорил, добиться ничего не получалось.

– Можешь чем-то ему помочь? – обратился я к Налуне.

Ее глаза блеснули в лунном свете:

– Я же пошла против собственного племени и бога, предала свою веру и свой народ! Я украла оружие дыма и пламени, освободила вас! Я люблю его и не хочу потерять!

Она бросилась в храм и вскоре вернулась с кувшином вина. Заявила, что в этом питье волшебная сила, но мне что-то не верилось. Пожалуй, из-за кошмарного звона у Конрада случилось нечто вроде контузии, и потому лечить можно было хоть озерной водой. Правда, когда Налуна влила немного вина между губами профессора и плеснула остатки ему на голову, он почти сразу простонал и выругался.

– Видишь? – радостно воскликнула девушка. – Волшебное вино сняло с него чары Энлиля!

Она кинулась на шею Конраду и горячо его поцеловала.

– Господи, Билл, – профессор со стоном сел и обхватил голову руками. – Что за страшный сон это был?

– Можешь идти, старина? – спросил я. – Похоже, мы разворошили гнездо злобных шершней, и пора уносить ноги.

– Постараюсь.

Конрада шатало, Налуна помогала ему. Из черной пасти храма доносились тревожные шорохи и шепоты – наверняка это воины и жрецы собирались с духом, чтобы напасть на нас. Мы заспешили вниз по ступеням. В лодке, в которой нас доставили на остров, никого не было, даже немых гребцов, только лежали топор и щит. Я схватил топор и пробил днища всем прочим посудинам, что были привязаны рядом.

Тем временем снова загудел большой гонг, отчего Конрад застонал и начал корчиться: его ранимые нервы терзал каждый отзвук. На этот раз звучала набатная нота, и в городе вспыхнули огни, а над озером вдруг прокатился гул голосов. Что-то тихо прошипело у моей головы, плеснуло в воде. Хватило беглого взгляда: у врат храма стоял Горат и натягивал тяжелый лук. Я прыгнул в лодку, Конраду помогла Налуна, и мы спешно отчалили в сопровождении еще нескольких стрел учтивого Гората, одной из которых он срезал с прелестной головки Налуны прядь волос.

Я навалился на весла, Налуна правила, а Конрад лежал на дне лодки и жестоко страдал. От города плыла целая флотилия лодок, и когда нас озарило светом луны, над водой грянул вопль такой неистовой ярости, что у меня внутри все похолодело. Мы держали к противоположному берегу и сильно опережали преследователей, но на пути был остров, который пришлось огибать, и едва мы оставили его за кормой, из какой-то бухточки выскочила большая лодка с шестью воинами. На носу стоял Горат со своим проклятым луком.

Запасных патронов не было, и я изо всех сил налег на весла, а Конрад, чье лицо отдавало зеленью, поднял щит и поставил его на корме, чтобы заградить нас от стрел Гората, из пределов досягаемости которых нам все не удавалось выйти, так что в итоге стрелы утыкали щит столь плотно, что тот чертовски смахивал на дикобраза. Бойня, которую я учинил возле гонга, иных бы утихомирила, но эти мерзавцы мчались за нами, словно гончие за зайцем.

Отрыв у нас был приличный, но пятеро гребцов Гората гнали свою лодку, точно скаковую лошадь, и когда мы финишировали, отставала она разве что на полдюжины корпусов. На берегу стало ясно, что выбор невелик: либо принять бой и погибнуть на месте, либо дать деру, чтобы нас перестреляли, как кроликов. Я скомандовал Налуне бежать, но она лишь рассмеялась и вынула кинжал – не плясунья, а бой-девка!

Горат и его шайка были всё ближе к берегу, нарастал шум от их криков и плеска весел, а потом они хлынули из лодки оравой кровавых пиратов, и началась схватка! В первый момент Горату повезло: из-за моего промаха пуля сразила не того. Курок щелкнул по пустой гильзе, я отбросил «уэбли» и только успел подхватить топор, как неприятель сошелся с нами. Ей-богу, у меня и сейчас бурлит кровь при мысли о смертельной ярости того боя! Мы стояли по колено в воде и встречали их лицом к лицу, грудь в грудь!

Конрад поднял из воды булыжник и разбил одному голову, а на другого пантерой бросилась Налуна, рухнула с ним наземь, и замелькали руки, засверкала сталь, – я видел это краем глаза, когда пытался разрубить Гората. Меч чуть не оборвал мою жизнь, но я отбил его топором, после чего мне помог адски коварный камень озерного дна: мой противник поскользнулся и ушел в воду.

Еще один сделал выпад копьем, но споткнулся о тело своего дружка, убитого Конрадом, потерял шлем, а равновесие восстановить не успел: я раскроил ему череп. Тут вынырнул Горат – он двинулся на меня, и последний воин нанес бы мне своим двуручным мечом смертельный удар, но вмешался Конрад. Мой товарищ поднял с земли копье и ловким движением проткнул шумера сзади.